Никому не советую браться за памятники

«Студия-44» — одна из самых востребованных архитектурных мастерских Петербурга. Особенно если речь идет о приспособлении исторических зданий к новой функции. Как идет работа сегодня — в условиях экономического кризиса, меняющегося законодательства и пристального внимания градозащитников к любому шагу в центре города? Об этом мы беседуем с руководителем «Студии-44» Никитой Явейном.

– Никита Игоревич, вашу мастерскую нередко называют в числе лауреатов разных фестивалей и конкурсов. Совсем недавно на выставке «АрхМосква» вас выдвинули в номинанты на звание «Архитектор года», а Правительство РФ удостоило своей премии за проект Академии балета Бориса Эйфмана…

– Архитектор года? Если честно — для меня это новость. Мы заявок на «АрхМоскву» не подавали, но, если коллеги включили нас в число номинантов, это приятно. Можно спорить о формулировке — кого называть Архитектором года, и почему, но считаю, что в определенном сегменте наша мастерская одна из лучших. Я бы определил это направление как артхаус, такое «фестивальное кино». Проект Академии балета Бориса Эйфмана, за который мы получили премию Правительства России (это бывшая Госпремия), как раз из этой серии. Кстати, тот же проект в прошлом году признали лучшим в номинации «Учебные заведения» на Международном фестивале архитектуры в Сингапуре.

– Предполагается ли дальнейшее развитие этой площадки?

– Да, уже начались работы над третьей очередью, есть задумки на четвертый этап. Сейчас по нашему проекту будет реконструирована общеобразовательная школа, которая расположена в том же квартале, что и Академия балета. Между собой их свяжет подземный переход. Актовый зал школы в процессе обсуждений превратился в Детский балетный театр с полноценным зрительным залом на 450 мест и большим репетиционным пространством. Он разместится между зданиями Академии и школы. В рамках четвертой очереди маэстро Эйфман хочет возвести дополнительное общежитие для Академии балета. Она оказалась очень популярной, и мест для иногородних учащихся в действующем общежитии не хватает. Но эта стройка будет уже в другом квартале.

– Ваша мастерская разработала концепцию развития Апраксина Двора. Вы верите в реальность этих масштабных планов?

– Процесс медленно, но идет. Недавно КЦ «Питер» заключил с нами договор о приспособлении одного из корпусов Апраксина Двора под торговый пассаж. Управляющая компания «Апраксин Двор» обращалась за консультациями. Главная беда в том, что сегодня стало практически невозможно работать с памятниками. За последние три года законы и правила в сфере охраны наследия поменялись неоднократно. Вышло множество циркуляров, и сейчас никто не может с уверенностью сказать, что можно, а что нельзя делать. Даже юристы не понимают, как трактовать изменившиеся нормы федерального закона «Об объектах культурного наследия»! В каждом регионе — свое толкование. А в Петербурге даже некоторые судьи имеют свою собственную точку зрения по этому поводу — такой у нас специфический город! Начинаешь проектировать в рамках одного закона, а потом раз — и все изменилось. И новые, новые распоряжения… Словно принтер взбесился, и, пока он не отдохнет, ничего не получится толком сделать. У нас много проектов, связанных с памятниками, и все убыточные, нервные… Я бы даже хотел взять перерыв в работе с такими заказами.

– То есть в принципе не получается?

– Никому: ни заказчикам, ни архитекторам — не советую браться за такие объекты. Пока все не утрясется, работать невозможно. Доходит до абсурда. Вот, к примеру: прокуратура наложила взыскание на одного из районных архитекторов КГИОП, который разрешил пенсионерке перенести перегородку в коммунальной квартире, чтобы поставить ванну, — без историко-культурной экспертизы. Никакой ценной отделки в квартире нет, предметы охраны не затронуты, квартира во втором дворе, но дом — памятник, и по закону нужна экспертиза. А за нее просят 200 000 рублей! Дороже, чем сама ванна вместе с работой! Или другой пример: бюджетный заказчик — школа — обустраивает спортивную площадку, а рядом расположен захудалый выявленный объект, о котором слова доброго не скажешь. Поэтому в проекте спортплощадки совершенно необходимо предусмотреть раздел «Охрана памятников» и провести историко-культурную экспертизу на его соответствие закону! Это или абсурд, или серьезный дополнительный налог.

– Кстати, о градозащитниках. К вашему проекту по дому Абазы у некоторых из них есть претензии…

– Да-да. Помните, они выставили одиночный пикет у здания КГИОП, где собирались члены Совета по культурному наследию (оттуда на автобусе все ехали в Петергоф, где проходило обсуждение. — «НП»)? Стояла несчастная старушка с плакатом в руках. А был жуткий холод и дождь. Смотрю, подъезжает Аudi, откуда выходит крепкого вида молодой человек в кожанке. Она просит отпустить погреться, а «смотрящий» ей в ответ: «Стой-стой, еще автобус не отъехал!» Были случаи, когда в ходе споров вокруг какого-либо объекта в офисе появлялись «представители градозащитников», которые предлагали «помочь уладить вопрос». Такая вот градозащита.

– И как, помогали?

– Мы в такие игры не играем: с одним договоришься — следом другие придут. Бесконечная история. Главное, чтобы они хотя бы в политику не лезли. Ведь в Москве у истоков градозащитного движения «Архнадзор» стоял Борис Березовский…

– Вернемся к нашим петербургским реалиям. 820-й закон о зонах охраны мешает работать?

– К нему меньше претензий, по крайней мере, в новых версиях закона сохраняется преемственность. Хотя, конечно, в чем-то перегнули палку, и очень сильно. Прежде всего это касается запрета на переделку «исторических» зданий, возведенных до 1917 года. Ни в одной стране нет такого. Абсолютно коррупционная норма!

– Уже есть случаи, когда у застройщика появлялись ПИБовские документы, по которым у вроде бы исторического здания оказывалась послереволюционная датировка…

– Неудивительно. Кто и как определяет год постройки? Логично было бы делать такое заключение, сопоставляя процент исторических (до 1917-го) и современных конструкций. И уж точно заниматься этим должен не КГИОП! Ответьте мне, пожалуйста, когда построена «Астория»? Говорите, северный модерн, Лидваль? А я убежден, что это постройка конца 1970-х, архитектора Прибульского. Ну, при некотором участии Лидваля (смеется). Если практически все конструкции современные, то как можно утверждать, что эту гостиницу возвели до 1917-го? В общем, это такая глупость, что даже обсуждать несерьезно. Но в этой ситуации градозащитники всегда могут устроить конфликт, застройщики — проталкивать свои планы, а кто-то получать деньги, разрабатывая экспертизы, выгодные то одной, то другой стороне.

– А к новым ПЗЗ тоже есть вопросы?

– Я поддерживаю решение о снижении высоты до 40 метров, и уменьшение плотности застройки — тоже на пользу. Ведь в последнее время доходило до безумия: стали появляться комплексы высотой 75 метров и протяженностью 300–400 метров. Это безобразие — с градостроительной точки зрения, да и жить в таких домах никому не пожелаю. Остается, конечно, абсурд с различными нормативами по метрам и расстояниям: от окон до парковки, от окон до детской игровой площадки и пр. Это, правда, не в рамках ПЗЗ, но запреты более чем странные. Если мусор не вывозить, то никакие 30 или 100 метров от подъезда до мусорного бачка ситуацию не спасут. Вставь нормальные окна — и не будет тебе шумно от детской площадки или автомобилей. Это гораздо дешевле, чем терять гектары на исполнение этих нормативов. Вот недавно запретили делать встроенные ТП в жилых домах. Почему? Ведь используем сухие трансформаторы — не шумят, не гремят… Нам отвечают: «Вы делаете, а другие — нет. Вот и нельзя…» Все нормативы исходят из того, что кто-то что-то да не сделает. В итоге проектирование сводится к манипулированию расстояниями. И все равно эти нормы нарушаются, потому что соблюсти их просто невозможно.

– Какая-то безрадостная картина… А еще экономический кризис. Число заказов в мастерской не сократилось?

– Число — нет, а рентабельность резко упала. Что это для нас, если не кризис? По некоторым проектам, связанным с памятниками, она и вовсе отрицательная. На корректировку проекта тратится колоссальное количество времени и сил, а на стоимость это практически не влияет. А еще в проекте требуются новые и новые разделы: пожарная безопасность, экология, маломобильные группы и т. д.

– Хочется позитива. Какие проекты «Студии-44» недавно были завершены? На каких сейчас идет строительство?

– Очень удачно получилось кафе на территории университетского кампуса в Михайловке — «фестивальное кино» в чистом виде. Там же так называемая линза рядом вышла неплохо, но важно, чтобы вокруг посадили деревья. Когда мы проектировали, то рассчитывали, что она «растворится» в зелени, и с дороги ее видно не будет, а деревья вырубили по ходу стройки. Думаю, что в этом году завершится строительство Железнодорожного музея неподалеку от Балтийского вокзала. Строится музей в Томске, в Астане — Дворец молодежи. Правда, рабочий проект делали не мы, так что получится в итоге «по мотивам». Мы сделали очень интересный проект поблизостисти от СКК «Юбилейный». Жаль, у заказчиков изменились планы, и проект даже не обсуждался в профессиональных кругах (мы готовились показать его на Градостроительном совете). А ведь тема современной архитектуры Петербурга остается актуальной ничуть не меньше, чем приспособление памятников или редевелопмент «серого пояса».

– «Студия-44» участвует в международном конкурсе на тему реновации промышленных территорий южнее Обводного канала. Вы уже понимаете, какую концепцию предложите для зоны «Волковская»? Если честно, кажется, что условия конкурса ставят перед архитекторами огромную, но неконкретную задачу, причем за небольшой гонорар.

– Некоторый оттенок студенческого состязания есть. Но, на мой взгляд, хорошо, что городская администрация решилась провести такой конкурс. Власти хотят получить некую точку опоры для дальнейших действий, представить, что могло бы получиться на этих территориях, в какую сторону двигаться. Так что лучше пусть будет такой конкурс, чем ничего. А то, что в бюджете мало денег для архитекторов, так нам не привыкать.