Покупатель голосует рублём за традиционную архитектуру

Есть архитекторы, которые уверены: современные спальные районы можно превратить в красивый и функциональный город. Но для этого придётся вернуться к принципам традиционной архитектуры, отвергнутым в XX веке. О том, как они работают в многоэтажной жилой застройке, рассказывает архитектор Михаил Филиппов.

 В архитектурном сообществе к неоклассике относятся скептически, в Петербурге таких проектов практически нет, но в Москве и Подмосковье люди охотно покупают квартиры в проектах с традиционной архитектурой. Почему?

Наше время удивительно тем, что впервые за всю историю люди не воспринимают современную им архитектуру как нечто ценное. Они гуляют возле дома, если там есть пруд, скверик. Но если им нужна красивая архитектура, они едут в центр. И если делать новые дома, как в старину, не боясь традиционных ордерных решений, и при этом не увеличивать цену за опцию в виде хорошей архитектуры, то жильё продаётся очень быстро.
Для девелопера это, конечно, большое искушение, потому что усложнение архитектурного облика добавляет проекту себестоимости. Но я как архитектор существую только потому, что мои дома похожи на те, что находятся в центре. Их интересно рассматривать, среди них хочется гулять, вокруг них возникает полноценная жилая среда.
Сама по себе архитектура — это устойчивая форма бытия. В этом её отличие от дизайна. А современная архитектура неустойчива по определению. Люди подспудно это чувствуют. Архитекторы делают дома с претензией на лёгкость, на движение. Средняя жизнь здания в Нью-Йорке — 16 лет. Его проще снести, чем ремонтировать, и архитекторы уже в проекте закладывают смету на будущий снос. Это мобильная архитектура. Но люди-то хотят приобретать immobilia (недвижимость — лат.), а не времянку.
В начале XXI века единственной константой любого города является исторический центр. Его охраняют, в его реставрацию вкладываются деньги, люди туда едут работать. Главные общественные и правительственные здания, финансовые учреждения, штаб-квартиры крупных компаний — все за редким исключением находятся в исторических центрах.
Все центры городов Европы, пострадавшие от бомбардировок Второй Мировой войны, любовно восстановлены. Но никому в голову не пришло восстановить башни-близнецы Всемирного торгового центра, хотя они были не лишены изящества в духе 1960-х. Чем ближе к историческому центру, тем дороже недвижимость — даже близость парков не даёт такого эффекта. Это касается даже Нью-Йорка. 

Но что это означает применительно к новостройкам? Возврат к традиционным формам архитектуры, к ордеру?

Полноценная городская среда возникает из устойчивых форм. Дело не в том, чтобы везде наставить колонн, которые так огорчают сторонников модернизма. Безордерная архитектура с использованием традиционных окон, дверей, наклонных крыш, карнизов позволяет делать элегантные ансамбли. Хотя типовая застройка в Южном Кенсингтоне или Белгравии с одинаковыми портиками и колоннами, как мы видим, второе столетие показывает отличную капитализацию. 

Вы используете для проектирования жилья форму амфитеатра. В таком доме и правда удобно жить?

Я стараюсь делать красивые вещи, напоминающие старый город, но ищу формы, которые раньше не употребляли в классике. Тема римской или греческой руины присутствовала в постройках и ансамблях и раньше. В странах, которые претендовали на то, чтобы быть третьим или четвёртым Римом, охотно имитировали древние развалины. Например, роскошная (и смешная) руина стоит в Шенбрунне в резиденции австрийских императоров. И для России эта тема не является особенно экстравагантной. Когда в Москве строился Шереметевский странноприимный дом, Екатерина Вторая попросила, чтобы Кваренги сделал перед портиком церкви полукруглую колонную ротонду. Специально, чтобы церковь казалась достроенной античной руиной, как церковь Косьмы и Дамиана на Римском форуме. Никого не смущало, что в Москве никаких римских руин быть не может.
Делая композицию здания, я ориентируюсь на русский классицизм. Но мне приходится проектировать многоэтажки, иногда до 12 этажей. 
А красивое здание выше 6-7 этажей сделать невозможно. И когда надо спроектировать дом повыше, я делаю аркаду, акведук, на которые помещаю четыре-шесть этажей, — так выглядят города, построенные на террасах из-за природного рельефа. Наглядно это видно в жилом комплексе «Маршал» на ул. Маршала Рыбалко в Москве. Кстати, это социальное жильё, предназначенное для военнослужащих, даже не эконом-класс.

То есть классические формы помогают справиться с проблемой масштабирования? 

И не только. В жилом комплексе «Итальянский квартал» «амфитеатр» проходит сквозь здание рёбрами. При этом этажи расположены террасами. 
А основная проблема террасной застройки — запахи из кухонь и туалетов, которые идут на верхние террасы. То, что в этом проекте выглядит как рёбра амфитеатра, на самом деле скрывает воздуховоды, идущие по косой в верхнюю часть здания.
В своём последнем проекте «Римский квартал» я использовал явление, которое стихийно возникло в старинных средиземноморских городах, — улочки, уходящие в тоннели, лестницы с мостиками наверху. Так устроен Иерусалим — там существует второй уровень города. Подобное градостроительное решение нарисовал Леонардо да Винчи для герцога Сфорца. Но на практике оно до сих пор не было реализовано.
Мы спроектировали квартал, в котором внутриквартальные проезды находятся на нижнем уровне, как и булочные, магазины, мастерские. Туда получает доступ транспорт — личный и технический. Но у квартала есть ещё верхний уровень, куда автомобилям не заехать, свое-образная платформа. И вот там возникает путаница улочек и двориков, местечек для отдыха, игровых площадок, которые делают город уютным и обжитым. Вестибюли жилых домов тоже проектируют в двух уровнях: верхняя часть предназначена для пешеходов, на нижний уровень попадают те, кто приехал на автомобиле. Это не удешевляет строительство, но даёт невероятный комфорт жителям.

Может быть, проблема новостроек — не в высоте домов, а в том, что там не появляются дворики, кафе, аллеи, которые человек мог бы любить?

Современный микрорайон строится исходя из принципов транспортной логистики, инсоляции и экономии денег. В нём эксплуатируется абстрактная композиционная система, которую придумали Корбюзье и Вальтер Гроппиус в 1920-е: дома не складываются в квартал, дороги не становятся улицами. Уличные фасады могут быть красивыми, но почти всегда бедны деталями, поскольку рассчитаны на восприятие человека, едущего в автомобиле. Но ведь исторические кварталы имеют свои недостатки, например дворы-колодцы, лишённые архитектурной ценности.
Решить обе проблемы можно, превращая дворы в полноценные архитектурные композиции–ансамбли с собственным ландшафтом, делая внутриквартальные пространства — скверы и обсаженные деревьями бульвары, придуманные в своё время Ленотром для Парижа. 
Проблема высотной застройки в том, что она не сомасштабна человеку? Или в том, что небоскрёб не бывает красивым в принципе? 
Архитекторы первых американских небоскрёбов знали, как сделать семиэтажный дом. Поэтому на Парк Авеню они просто ставили одну семиэтажку на другую, пока не выгоняли площадь, необходимую заказчику. Московские высотки композиционно были решены иначе. Идея Щусева сделать центрическую башенную композицию со шпилями в традициях русской колокольни позволила образовать грандиозный, уникальный по мировым меркам ансамбль. Но у них есть недостаток, вообще свойственный сталинской архитектуре, — сетка окон, одинаковых как по горизонтали, так и по вертикали. А ведь окно — самый заметный в здании элемент. Хорошо поставленное окно выразительнее, чем множество других деталей на фасаде.
Именно окна делали петербургскую архитектуру XIX века такой отличной от современной ей архитектуры Лондона, Амстердама: в каждом ярусе здания стояли окна своего размера и формы, со своими элементами декора и собственным ритмом. Это же отличает неоклассические здания от сталинской застройки, хотя иногда и то и другое делали одни и те же архитекторы.
Посмотрите на дом бывшего американского посольства на Моховой, построенный Иваном Жолтовским: великолепный ордер, цитирующий построенную Палладио виллу дель Капитанио в Виченце, приложен к однообразной сетке окон. Дом проектировался как жилой, такова была эстетическая программа, образ социализма — одинаковые люди в одинаковых квартирах.
По этой причине я предпочитаю чистую неоклассику Ивана Фомина и Александра Туманяна. Понимаете, нельзя сделать «чуть-чуть красиво», добавив деталей и превратив стандартную коробку в нечто запоминающееся и тем более остающееся. Красота — бескомпромиссна. 

Досье «НП»
Михаил Филиппов — признанный лидер неоклассического направления в российской архитектуре. Окончил Академический институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина в Петербурге. В 1980-х получил несколько престижных премий за участие в конкурсах журнала JA и Central Glass (Токио, Япония) и стал самым известным среди молодых советских архитекторов-«бумажников». В 1994 году открыл собственную мастерскую в Москве. По её проектам построено около 1 млн кв.м недвижимости. Среди наиболее крупных — жилые комплексы «Итальянский квартал», «Римский квартал», «Маршал» в Москве, «Горки-город» в Сочи. Архитектурные пейзажи Михаила Филиппова, выполненные в технике акварели,  выставлялись в Петербурге, Париже, Лондоне, Кёльне, Хельсинки, Нью-Йорке, Бостоне, Любляне