Жилой дом не должен напоминать советский институт атомной промышленности

После нескольких лет работы в Подмосковье архитектурная мастерская Максима Атаянца снова сделала проект для Петербурга — жилой комплекс Ariosto! в Каменке. Неоклассика, в которой работает Максим Атаянц, совсем не типична для петербургской массовой застройки. Дома на границе Юнтоловского лесопарка отличаются пятиугольной формой и деталями в духе Ренессанса. Редакция NSP попросила архитектора рассказать о подробностях проекта.

– Это первый ваш проект в Петербурге после Судебного квартала. Как всё получилось?

– Генпроектировщиком в Ariosto! выступает архитектурная мастерская Ильи Юсупова. Она выполняет все разделы этого проекта и представляет его в официальных инстанциях.

Нам предложили заняться собственно архитектурной составляющей. Мне задача показалась интересной, потому что при всех достоинствах (транспортной доступности, близости к Юнтоловскому заказнику) площадка для проектирования была совершенно пустым участком с редким лесом. Вокруг не было ничего, даже дорог, кроме Западного скоростного диаметра в отдалении и башни «Лахта-центра», которую видно поверх лесопарка.

– Полное отсутствие Петербурга?

– Полное отсутствие города вообще. Когда архитектор строит дом в определённом градостроительном контексте, он волей-неволей оказывается в диалоге с ним. Когда он приходит первым, диалог возможен только с природой. Бедуин, оказавшись в пустыне без молитвенного коврика, собирает камешки и обозначает с их помощью квадратную площадку, ориентируя её на Мекку. То есть с помощью чистой геометрии создаёт среди песка пространство, которое носит отчётливо человеческий характер.

Я с такими абстрактными формами до сих пор не работал. Создавая жилую среду, я намеренно задавал искривления улицам, каналам, делая их более естественными и живыми. Но если среди леса начать игру в старый город с кривыми улочками, получится Диснейленд. Поэтому мы решили добиться живости, богатства перспективы, задать разнообразные сценарии для передвижения и использования пространства с помощью простых форм.

С этой точки зрения проект Ariosto! для меня — интересный эксперимент. Мне захотелось сделать в этом месте три кристаллически ясных фигуры. Три прямоугольника, поставленные рядом, немедленно сливаются в общую массу. Пятигранники, напротив, друг друга отчасти отторгают. Пятигранная форма стремится к существованию в одиночестве. Мы повторили её трижды. Важные идеи нуждаются в повторении хотя бы для того, чтобы не оказаться поглощёнными контекстом. Всё-таки вокруг Ariosto! неизбежно появится новая застройка.

Пятигранники поставлены так, чтобы одна из граней выходила на улицу, а другие образовали расходящиеся и сходящиеся линии, формируя живое и интересное пространство внутренних проездов и дворов. Соотношение ширины и высоты фасадов складывается в чистую и простую геометрию.

– А какое отношение эти формы имеют к Ренессансу, к которому отсылает и декор, и название комплекса (Лудовико Ариосто — поэт и драматург XVI века, писавший на итальянском и на латыни. — «НП»)?

– Самое непосредственное, если вы вспомните виллу Фарнезе в Капрароле, которую Сангалло начал строить как укрепление, а Виньола закончил как загородную папскую резиденцию. Она вписана в ландшафт в виде пятигранника с внутренним двором. Наш проект — явная цитата.

– Мощный выступающий первый этаж, который воспринимается как крепость, арки, массивный карниз — всё это тоже оттуда? И как ренессансные элементы работают в 12-этажной застройке?

– У крупного здания должно быть мощное основание. Снаружи это выглядит естественно, тем более на первых этажах по периметру расположены коммерческие помещения с витринными окнами.

Пятигранный двор не должен выглядеть как петербургский старый двор-колодец — это вторая важная идея проекта. Чтобы человек не чувствовал себя в замкнутом пространстве, в каждой стороне пятигранника сделаны арки, сквозь них из центра двора открывается вид во все стороны. Арка всегда задаёт новый ракурс и создаёт интригу, желание сквозь неё пройти. Для меня всегда важно понять, как живёт проект, когда он уже полностью оставлен и архитектором, и девелопером. И сейчас мне интересно, как будут работать эти арки.

В каждом из трёх дворов мы заложили разный характер озеленения, благоустройства, разные сценарии использования. Они перекликаются, но спутать невозможно. Выше первого этажа, где находится жильё, дома отличаются цветовыми решениями и ещё некоторыми нюансами.

Над одиннадцатым этажом мы сделали массивный выступающий карниз, но над карнизом — ещё один этаж. Он несколько нарушает чёткую геометрию фасада — немного сбит ритм окон. Всё же это жилой дом, а не советский институт атомной промышленности. В ренессансных, да и более поздних зданиях почти всегда и практически сразу возникали какие-то надстройки, не предусмотренные проектом. Поверх карниза устроены балконы, с которых открываются самые эффектные виды. Кроме того, квартиры там спроектированы с высокими потолками. То, что снаружи выглядит как мансарда, надстроенная по необходимости, на деле — самое лучшее жильё.

Масштаб здесь довольно крупный, но не предельный. Дома высотой 12 этажей для района, в котором строят 25-этажки, — вполне гуманное решение. И пока у меня ощущение, что всё задуманное получается. И это не похоже на то, что обычно строится в спальных районах Петербурга.

– Вы в большинстве своих проектов используете для балконов, эркеров и французских окон один и тот же тип решётки. Фирменный знак мастерской?

– Просто не люблю балясины. Вспомните особняки в арабских странах: на фасадах ничего классического нет, но их уснащают длинные ряды балясин. Здесь они были бы неуместны, но и кованые металлические решётки в петербургском стиле тоже не слишком хорошо бы работали. Поэтому деревянные перила и классическая римская решётка.

Вообще же декоративные элементы в Ariosto! достаточно сложные. И это тревожило, потому что обычно меня не балуют высокой культурой строительства. Но, приезжая на стройку, я убеждаюсь, что девелопер не пытается выехать на архитектуре при слабом строительном качестве. Здесь хорошее качество бетона, фасадных элементов, кирпича.

– Всего три дома и 300 планировок квартир — панорамные окна, террасы, ванные с окном, сауны…

– Почему же нет? Это было интересно делать. Сложность, но и преимущество пятигранника в том, что он во все стороны света обращён одинаковыми сторонами, но солнце падает на фасады по-разному. И внутренняя «начинка», конечно, отличается. Но именно эта форма и позволила разместить в трёх домах нужное количество квартир очень разного формата. Причём сделать это так, чтобы соблюдались требования к инсоляции, окна не смотрели в другие окна, а на лестничную площадку выходило от двух до пяти квартир. Я обычно отказываюсь работать с заказчиками, которые требуют проектировать жильё по принципу общежития — коридор и студии.

– Большинство девелоперов считает, что авторские проекты в массовом жилье себя не оправдывают. Покупатель слишком беден и невзыскателен, чтобы выбирать архитектуру.

– Участие нашей мастерской в подмосковных проектах доказало, что сложный и красивый фасад добавляет примерно 5% к цене, при этом вчетверо ускоряет продажи. Но в Московской области спрос на жильё лучше обеспечен деньгами, чем в Петербурге.

У меня нет задачи наводнить страну собственным творчеством, но есть амбициозная цель — сломать сложившийся образ массового жилья. Сейчас считается, что это непременно безобразные «панельки». Небогатый человек, когда ему приходит в голову идея купить квартиру, ничего другого себе не представляет. Между тем это просто жильё по цене, при которой ежемесячные выплаты по ипотечному кредиту не превышают стоимости аренды квартиры в этой же местности. У архитектора в таком проекте ответственность выше, чем в проекте премиального класса. Богатый покупатель за свою жизнь может не раз сменить квартиру. А для обычного человека покупка жилья — подвиг с отказом от многих возможностей и удовольствий. И за свои деньги он может и должен требовать красивого жилья.

Я всё время жду, что кто-то ещё, кроме меня и Михаила Филиппова, начнёт применять принципы классической архитектуры в массовом жилье. Но для этого требуется не только умение рисовать красивый фасад, но и делать это в экономике, договариваться с заказчиком. Видимо, пока это редкое сочетание компетенций.

– Если есть задача превратить кусочек города в пространство для людей, что здесь зависит от архитектора?

– Почти всё. Прежде всего он не должен проектировать вместо домов каталожные шкафы с ячейками, куда людей складывают на ночь. Традиционная ткань города предполагает, что человеку интересно по нему передвигаться, перед его глазами возникают разные перспективы, меняется пластика застройки. Он эмоционально связан со своим кварталом, ощущает его пространство как дружественное, у него появляются любимые места. Для него кусочек города, где он живёт, имеет собственный характер и чем-то отличается от других.

На практике житель новостройки чаще всего пробегает от остановки или паркинга до своей железной двери. По возможности не глядя по сторонам. И это не только от стремления закрыться и окуклиться в своём, частном, которое возникло в постсоветское время. Просто в новых районах нет нормальной иерархии пространства.

Ощущениеприватности должно нарастать постепенно: от городской площади, рынка, через улицу, пешеходный бульвар с «кафешечной» жизнью до входа во двор. Его мы делим с ограниченным числом людей, дети уже могут чувствовать себя в безопасности. А затем — парадная, где только соседи и можно оставить велосипед или выставить цветы, и квартира, где степень приватности тоже неодинаковая: абсолютная в спальне и относительно низкая — на террасе или балконе.

– Сделать жилую среду — художественная задача?

– Да. В XX веке из градостроительства художественная составляющая исчезла. Что получилось, хорошо видно в хрущёвских кварталах. Проблема массового производства жилья была в них решена суперпрофессионально. Торцы зданий выходят на север и на юг. Расстояние между домами рассчитано на колею башенного крана. Парадных нет — квартиры занимают больше 80% от площади здания. Низкая этажность — чтобы обойтись без лифтов. Всё подчинено экономике в узком понимании и выглядит как колонии бактерий под микроскопом. А среды нет! Хотя сейчас в них есть что-то трогательное, как во всём, что успело покрыться пылью и обрасти зеленью.

А потом проектирование новых районов и целых городов окончательно стало вотчиной экономистов, социологов, демографов, специалистов по транспортному планированию, санитарных врачей. Жилые кварталы надо было соотнести с промышленностью, обеспечить транспортные связи, нарезать кварталы. Дальше должны были решаться художественные задачи — расставить здания, задать перспективы, проработать фасады, выстроить ансамбли. Но заниматься этим было уже некому.

Жить в советских кварталах скучно, активное население оттуда утекает, берёт ипотеку и покупает ячейку в высотном муравейнике. Беда в том, что башни в 25 этажей качественной городской ткани тоже не создают, если её не спроектировать специально. Надо создавать мультифункциональность, насыщать новостройки жизнью, а не только социальной инфраструктурой. Школы и садики сами по себе никакой жизни не порождают. Это тоже всего лишь коробочки, в которые «отдают на хранение» детей. Муравейники вообще очень неевропейская штука, они способствуют атомизации общества. Чтобы делать что-то иное, нужны мысль и труд архитектора и девелопера. Для начала хотя бы прекратить строительство типовых домов, каждый из них рисовать отдельно.