Георгий Богачев: «В моей жизни случилось чудо»

– Давайте начнем с «романтических 90-х». Почему выбрали именно экономический факультет университета? 
– Это же был поздний СССР, конец 80-х. Коммунисты еще у власти, но ветер свободы уже подул. Мы с родителями долго выбирали, советовались. Была мысль: нужна какая-то перспективная профессия, связанная с управлением, то, что сейчас называется словом «менеджмент». Поэтому – экономический. 
 
– И как назывался ваш диплом? 
– Ой… Не помню. Что-то, связанное с ваучерными фондами. Я к этому моменту уже был практиком, работал в ваучерном инвестфонде, одним из учредителей которого был Андрей Молчанов. Там мы и начинали с ребятами, с которыми вместе потом и работали почти 20 лет. 
 
– Что-то из знаний, полученных в университете, потом пригодилось? 
– Это парадоксальная история. Вообще-то я поступал на отделение политэкономии. И в основном это, конечно, была политэкономия социализма. А уже через пару лет возникли большие сомнения в наличии такой науки. Как и социализма, собственно, тоже. Поэтому, начиная с третьего курса, наше основное времяпрепровождение заключалось в сидении на факультете под лестницей, с периодическим выпиванием пива и походами в кинотеатр «Ленинград». А с середины четвертого курса мы уже вовсю работали и почти не появлялись на лекциях. Но сессии-то надо было сдавать. Так мы и развивали навыки быстрого принятия решений. Мы научились главному – учиться. Быстро и с практической точки зрения. Если ты семестр не ходил на занятия, а через пару дней экзамен – надо быстро оценить имеющиеся ресурсы, как-то их скомпоновать, что-то передать на аутсорсинг – и достичь результата. Этому мы научились.  

– Круг университетских знакомых сохранился? 
– Конечно. Основная наша «могучая кучка» – это все те же однокурсники, за редким исключением. Мы оттуда все вышли. «Группа ЛСР» на этой базе и возникла, 5–6 человек: Андрей Молчанов, Евгений Яцышин, Георгий Ведерников, Алексей Юшков. Только Игорь Левит был «не наш», он учился с Андреем Молчановым в школе. Сейчас мы почти все порознь, встречаемся нечасто, кое-кто даже не общается между собой, но уверен, все сохранили теплые воспоминания о том чудесном времени. 

– 90-е годы еще называют «лихими». Вы согласны? 
– Если сравнивать с днями сегодняшними, можно еще поспорить, какое время более лихое. Каждый воспринимает время в зависимости от того, где и на каком месте он находился. Для меня это были прекрасные времена: молодости, надежд, перспектив, необъятного будущего и ощущения, что возможно все. Мы были молодые и лихие, и это было прекрасно. 
 
– Приходилось пересекаться с криминалом? 
– Немного. Опять же – что такое криминал? Тогда были такие обычаи делового оборота. Жили (отчасти) по понятиям, за словами следили. И не всегда это было плохо. Сегодня обычаи другие, но их причудливость тоже поражает. 

– Вы с самого начала в ЛСР, с момента возникновения компании? 
– Я точно знаю, что был первым сотрудником той структуры, которая впоследствии стала ЛСР. Мы учились вместе и дружили. Когда Андрей Молчанов начал зарабатывать серьезные по тем временам деньги, я подрабатывал в каком-то банке. Он говорит: давай ко мне. Сначала я был помощником по любым вопросам, потом началась работа посерьезнее. Все крутилось вокруг ваучеров и инвестиционного фонда: сначала просто купи-продай, потом ваучеры стали инвестировать в приобретение предприятий. В появлении ЛСР как строительной компании решающую роль сыграл Михаил Романов, ему почему-то стало это интересно. И мы на ваучеры купили завод железобетонных изделий. Чтобы завод работал, продукцию надо куда-то сбывать, сырье надо где-то брать. Времена были сложные, почти все по бартеру. Так все и закрутилось, постепенно начал складываться холдинг. Мы меняли бетон на квартиры в домах «Строительного треста», их продавали. Потом подобрали какой-то недостроенный дом. А чтобы производить ЖБИ, комбинату были нужны песок, щебень, цемент. Стали покупать предприятия, которые это производили. Так и развивались. 

– Из периода становления российского девелопмента – какие объекты, какие действия вспоминаются как наиболее яркие? 
– Я все-таки был тогда не в девелопменте, работал в сфере стройматериалов. Мы консолидировали бизнес, связанный с этой отраслью, и моя любимая ария в этой опере – компания «Рудас». По сути, мы из песочницы – изначально это были три большие кучи песка – превратились в регионального монополиста с офигенной маржинальностью, со своим добывающим флотом и автопарком. В какие-то моменты операционная рентабельность доходила до 50 с лишним процентов. Это все классно работало. А еще нам удалось огромные склады песка, по 18–25 га, оформить как объекты недвижимости, и мы выкупили землю по льготной цене, почти бесплатно. 70 га в Петербурге – это круто. Один объект в Лахте, потом нас попросили поменяться и его отдали Газпрому, еще один – на берегу Невы, у Октябрьской набережной. И третий – у Красненькой речки, в Автово, недалеко от рынка «Юнона». 

– Сейчас все эти площадки ушли под девелопмент? 
– Да. Песок сейчас везут из карьеров. Мы заложили основы замещения морского песка карьерным, сейчас морской песок используют только для намыва новых территорий. 

– А когда началась «фишка» с жилищным строительством? 
– В середине 90-х, но я этим почти не занимался, у меня были другие задачи. Например, мы тогда боролись за покупку контрольного пакета акций «Ленстройреконструкции». Собственно, «Ленстройреконструкция» – это бывшее Главное управление капремонта Ленинграда, но в процессе приватизации от него ничего не осталось, кроме здания на Казанской улице. Главный офис ЛСР до сих пор там. 

– В какой момент название «Ленстройреконструкция» сократилась до ЛСР и стало брендом? 
– «Ленстройреконструкция» на первом этапе была для нас знаменем, именем, которое уважали в городе. Потом мы переросли и «Лен», и «реконструкцию», поэтому решили оставить только три буквы – ЛСР. Нашей любимой расшифровкой «ЛСР» стала «Лучшие строители России», это было амбициозно и круто.  

– Почему вы ушли из ЛСР? 
– В моей жизни случилось чудо. В 2009 году я искал дачу и совершенно случайно нашел себе жизнь. Но тогда я об этом не знал, а просто купил бывшую базу отдыха. Она нам досталась в нагрузку, когда шло освоение площадки завода «Электрик» под проект ЖК «Европа Сити», у телевышки на проспекте Медиков. Мне сказали: стоит база в Гвардейском, продается, никому не нужна. Я поехал, посмотрел – вроде действительно ничего. Просто как дача великовата, но я подумал: построю несколько коттеджей, буду сдавать и окупать собственные затраты. Пару раз приехал в Выборг по вопросам оформления земли… И тут на меня снизошла благодать: я понял, что я хочу тут жить. Через некоторое время и правда написал заявление и уволился – это было в начале 2012 года. А через месяц мне позвонили и предложили поработать в правительстве Ленобласти, так что загородные планы пришлось отложить. 

– То есть вы уволились из бизнеса не для того, чтобы стать вице-губернатором? А чтобы просто жить на даче? 
– Вот никто не верит, но все именно так. Только не просто жить, а заниматься небольшим бизнесом, живя за городом. Я не только уволился – я выписался из петербургской квартиры, прописался в Выборге. С моей точки зрения, это было правильно. Во времена раннего Полтавченко в городе такой застой начался, как будто сорвали стоп-кран. Особенно по контрасту, после Валентины Ивановны. Это был кошмар! Я не хотел иметь ничего общего с городом, где власть так себя ведет. И переехал.  
А потом уже предложили в чиновники.  
И захотелось показать, как можно. 
 
– У вас в жизни и в карьере получается три основных блока: наемный менеджер, высокопоставленный госслужащий (вице-губернатор), наконец, владелец небольшого бизнеса (базы «Илоранта»)? 
– Да, хотя этап госслужбы я бы не учитывал – всего-то меньше трех лет. Давайте считать это экскурсией. Это прекрасный опыт, но хорошо, что он был непродолжительным. Помог понять кое-что в жизни, в том числе и в плане собственного развития. 
 
– Что вы поняли, пока были чиновником? 
– Первое. Они совсем другие. Они живут в другой среде и по другим правилам, по сравнению с бизнес-сообществом. Это все равно что сравнивать геометрию Эвклида и Лобачевского. Чиновник живет процессом, а не результатом. Для него главное – воспроизводство собственной необходимости и важности. И это надо учитывать, когда с ним взаимодействуешь. И второе. Не надо бояться чиновника. У нас в крови подобострастие на генетическом уровне. Человек, облеченный властью, от вахтера до руководителя высшего ранга, вызывает в окружающих определенный трепет. Но бояться не надо. Поверьте, они тоже нас боятся. 
 
– На госслужбе что-то удалось сделать полезное? 
– Главное достижение, не мое лично, конечно, но и мое в том числе – что правительство Ленобласти, даже в сегодняшних суперсложных условиях, остается контактным. С ним можно разговаривать. Можно договариваться. И некоторые договоренности даже иногда выполняются. Что для нашего времени редкость. Наверное, мне удалось привнести в бюрократический аппарат немножко обычной жизни. Скрещивание двух геометрий… Плюс конкретные небольшие дела – те же путепроводы и дороги в Выборгском районе.  
 
– Ваше имя часто связывают с программой «Социалка в обмен на налоги». Она ведь до сих пор действует, хотя и в сильно урезанном виде. 
– Для меня в этом не было особой инновации или прорыва. Просто действия на уровне здравого смысла, реакция на складывающиеся обстоятельства. Мы увидели огромную стройку, где было одно жилье – ни садиков, ни школ. И ее было не остановить. Мы просто адекватно отреагировали: давайте хотя бы попросим застройщиков перерегистрироваться в нашем регионе, чтобы хоть что-то капало в бюджет. Потому что все эти обязательства (по школам и садикам) кому-то все равно надо будет выполнять. Тогда еще казалось, что у государства есть свои обязанности, в том числе – по строительству социальных объектов, программа стала интересным экономическим решением. Но потом другие люди решили, что гораздо «эффективнее» просто нагрузить на застройщика все социальные обязательства. 
 
– Что в итоге и получилось… 
– Здравый смысл в государственных решениях присутствует редко. Когда с этим встречаешься, так приятно… За последнее время, уже из моего нового опыта, к таким решениям я бы отнес туристический кешбэк. Эффективнейшая придумка, поддерживала и отрасль, и отдыхающих. Но ее ликвидировали вместе с Ростуризмом, хотя вроде бы ничто не предвещало. Зато теперь идут миллиарды на федеральные проекты, Шерегеш, Алтай – ну, конечно, все будет освоено. 

– А почему вы в 2015-м ушли с госслужбы? В СМИ писали, что формальной причиной отставки стало то, что ваш сын тогда учился в Кембридже… 
– Почему-то очень странно воспринимается, когда чиновник берет и уходит просто так. Этого никто не понимает. Когда я туда пришел, я с самого начала считал дни, когда смогу уйти. Вроде все, что было интересно, сделал. Настали другие времена, понадобились другие люди. Сейчас я вижу, что отставка – это было правильное и очень своевременное решение. 

– Когда «Илоранта» стала бизнесом? 
– А это и сейчас не бизнес. Бизнес – это предприятие, которое можно продать, и оно будет приносить доход другому владельцу. У нас совсем другая история. В 2009 году мы открыли первые коттеджи, стали сдавать их гостям. Объект приносил небольшую прибыль – об окупаемости инвестиций речи не шло, но и операционных убытков тоже не было. С управленческой точки зрения мы стали нормальным предприятием примерно в 2017 году. Номерной фонд вырос так, что, сидя дома, этим уже нельзя было управлять. 
 
– Вы сами прямо там и живете? 
– Семья здесь живет с 2010 года. Я сначала несколько раз в неделю ездил в город и обратно, совсем перебрался в «Илоранту» в 2015-м. 
 
– Планируете развиваться? 
– Малый бизнес не может быть тиражирован, это владельческая история, а не сетевой отель. Себя же не клонируешь. А главное – и не надо.  
 
– Зато ваша вселенная на Большом Лесном озере продолжает расширяться? 
– Она давно достигла естественных границ, так что сейчас скорее продолжает углубляться. Хотя чуть-чуть прибавляется. Время разбрасывать камни и время их собирать. Например, рядом продавался большой участок, 13 гектаров. Мне и в голову не могло прийти, что мне он весь потребуется. Пригласил несколько соинвесторов – друзья, знакомые. Выкупили, я – для расширения базы, другие – себе для дач. У некоторых планы изменились, и теперь я у них обратно выкупаю землю. На одном из участков строим два последних коттеджа, на этом все. Общая площадь базы – около 12 га, но нашу территорию сложно считать в гектарах: у нас же по границе не забор, а лес. Он, конечно, не наш, но зато и строиться там никто не будет. Поэтому визуально территория кажется намного больше, чем по документам. 
 
– Сколько номеров в «Илоранте»? 
– Если приводить к условному номеру «стандарт», у нас примерно 130 номеров. А в реальности – 54 объекта размещения, от 10-метрового номера до 230-метровой виллы. Одновременно можем принять плюс-минус 300 гостей. 
 
– И как часто 300 человек находятся на базе? 
– Последние три года – практически каждый день… А летом или в Новый год и побольше. Правда, сейчас немного пошло на спад.  
 
– То есть вы живете в довольно оживленном месте? 
– На самом деле нет. Наши гости замечают: вроде народу много, но его не видно, и никто никому не мешает. Рельеф, тропинки – все как-то распределяются по местности. Хотя иногда бывает: в кафе зайдешь – не протолкнуться. 
 
– Какие-то новые направления планируете развивать в «Илоранте»? Например, что-то связанное с едой? Ферма у вас ведь уже есть. 
– Сейчас особенно трудно что-то планировать на перспективу, горизонт сильно приблизился. Сложно говорить о долгосрочном. Живем и делаем свое дело. Надо делать, что умеешь, и пусть будет, что будет. 
 
– А как вы для себя формулируете – что вы умеете лучше других? 
– Мы умеем принимать гостей. 
 
– Экзотических животных не планируете заводить на ферме? 
– Нет. Экзотика хороша в зоопарке, она требует соответствующего отношения. А с точки зрения счастья, которое ребенок получает от общения с простым козлом или с какой-нибудь альпакой за миллион рублей – так по эмоциям примерно одно и то же. Есть люди, которые занимаются экзотикой профессионально, например, Вячеслав Ананских («Шишки на Лампушках»). Так он и строит зоопарк, он в этом себя нашел. 
 
– Кто ваши гости? 
– Обычные люди, обычные семьи. 80% – петербуржцы. Люди приезжают, а потом возвращаются, многие – десятки раз. Есть у нас семейная пара «рекордсменов», приезжали к нам 103 раза за 4,5 года. 
 
– Давайте спросим иначе: что общего у людей, которые у вас задерживаются, которые к вам возвращаются? 
– Наверное, они реагируют на то же, что и мы. Разделяют те же ценности. Общество – оно как слоеное тесто. Люди могут заниматься (профессионально) совершенно разными делами, но они находятся в одном слое. Поэтому мы так часто пересекаемся со знакомыми в неожиданных местах, возникают невероятные совпадения. Просто мы существуем в одном слое. А есть другие слои – и с этими людьми мы почти не взаимодействуем.  

– У вас в «Илоранте» много общественных активностей? 
– Наши занятия в основном связаны с каким-то спокойным времяпрепровождением. Его можно определить словом «гулять» – в смысле «передвигаться». У нас люди гуляют: пешком, на лодках, на велосипедах. 80% времени занимают простые, незамысловатые дела. Просто ты живешь в доме загородной жизнью, с семьей. Жаришь шашлык, идешь в баню. Это как дача – место, где знакомые люди, бабушкины пироги, куда хочется приезжать. Может, ненадолго, но регулярно. 
 
– А всякие конференции, семинары у вас проходят? 
– Все это есть, и общественные помещения тоже, но формат довольно камерный. У нас почти не бывает однодневных мероприятий.  
И с одной ночевкой тоже: все-таки далеко, и нам не очень интересно. Мы не бизнес-отель, не занимаемся MICE-туризмом, мы для семейного отдыха. Но если люди хотят пожениться, отметить день рождения, провести семинар или ретрит, у нас для этого есть все условия. 
 
– Что вы больше всего любите в загородной жизни? 
– Мне нравятся лес и озеро в окне.  
И что можно просто открыть дверь, шагнуть на землю  и оказаться внутри природы. Все совпало. Мы такие, какие есть, попали в то место, где и должны быть. Это и есть настоящее чудо.