Два поэта

Комитет по градостроительству и архитектуре на днях завершил прием заявок на конкурс по подготовке эскизного проекта памятника Николаю Гумилеву. А 26 ноября истекает срок, отведенный Дзержинским судом жителям дома №11 по ул. Маяковского: суд велел убрать портрет Хармса с углового фасада. 

Скульптурное изображение Николая Гумилева поставят в Кронштадте, на безымянном бульваре, где-то между улицами Комсомола, Восстания и Советской. (Учитывая отношение фигуранта к большевикам – адрес просто замечательный.) Это, кстати, не первый памятник поэту: один Гумилев уже стоит в сквере на Мойке, перед 14-м корпусом педагогического университета. 

Персона, конечно, неоднозначная. Родился в Кронштадте. О литературных заслугах, пожалуй, подробно не будем: один из лучших поэтов Серебряного века. В СССР был под запретом; я в свое время добывал перепечатки через друзей, имевших доступ в спецхран Публички... С другой стороны: экспедиции в Африку, под прикрытием как бы поручения Кунсткамеры, а на деле – в составе тогдашней ЧВК. «Мы рубили лес, / Мы копали рвы, / Вечерами к нам / Подходили львы. / Но трусливых душ / Не было меж нас, / Мы стреляли в них, / Целясь между глаз...» И дальше – вовсе имперское: «И в стране озер / Пять больших племен / Слушались меня, / Чтили мой закон...» То есть в конечном итоге речь шла об укреплении влияния Российской империи в зоне ее геополитических интересов, хотя и в рамках частной инициативы. ЧВК «Гумилев». Воевал, получил два Георгиевских креста. Правильность очередной геополитической катастрофы, на которые так щедра наша история, Николай Гумилев не признал. Был арестован (за экстремизм и террористическую деятельность, по делу о «заговоре Таганцева»). 26 августа 1921 года его расстреляли на Ржевском полигоне. По легенде, будучи вызван из строя приговоренных, он сообщил палачам напоследок: «Здесь нет поэта Гумилева. Здесь есть офицер Гумилев».

Даниил Хармс (Ювачев). 16 лет жил в том самом доме на Надеждинской (ул. Маяковского). Основоположник абсурдизма и обэриутства в российской поэзии – что, конечно, также весьма созвучно некоторым современным тенденциям. Многое себе позволял, хотя и в условно-завуалированной форме. То у него старушки беспричинно падают из окон, то Гоголь спотыкается об Пушкина, то герои пьесы прямо со сцены заявляют публике: «Нас всех тошнит!» (Последнюю реплику цитируют особенно часто.) Одевался на английский манер, носил брюки-гольф и гетры, хотя иноагентом признан не был. Никогда ни с кем не воевал и не собирался: «Если государство уподобить человеческому организму, то в случае войны я хотел бы жить в пятке...» Его арестовали в 1931-м по обвинению в антисоветской деятельности под прикрытием детской литературы. Выслали. Повторно арестовали 23 августа 1941-го, опять же, как «антисоветчика и монархиста». Не расстреляли сразу, потому что у него была справка из психушки. Хармс умер в тюремной больнице, в «Крестах», в феврале 1942 года...

Разница в подходах к увековечиванию памяти этих двух замечательных людей не сводится к заслугам или изгибам биографии. Все проще и скучнее. Фреска с Хармсом работы москвича Павла Мокича и алмаатинца Паши Каса появилась на фасаде хоть и с согласия ТСЖ, но в обход предписанной процедуры. Потому что ее (процедуры) нет совсем. (Подробнее см. в материале «Новой газеты» «За Хармса – под суд».) Что регулярно приводит к казусам. На Петроградской стороне три года назад районная администрация вдруг решила раскрасить шесть брандмауэров – и раскрасила! Потом оказалось, что это незаконно, надо все убрать, и теперь Смольный бодро штрафует ТСЖ за неисполнение правил благоустройства. Хармс жив!

А в истории с памятником Гумилеву процедура соблюдена. Как были исполнены все положенные «ку», например, при установке изваяний Франсиско де Миранда или Габдуллы Тукая. Про них, правда, гости города иногда спрашивают: «Кто все эти люди?»

Хотя, конечно, улицу Восстания с учетом фактора Гумилева все же лучше переименовать. Или уточнить: улица «Кронштадтского восстания», например. А то плюрализм какой-то получается.

Но при всем изобилии артефактов, хоть понятных, хоть загадочных, кое-чего в Петербурге не хватает. Например, монумента в честь «Единого окна». Или Памятника согласованию. Предмет в известной мере условен, поэтому к конкурсу обязательно нужно привлечь абсурдистов и постмодернистов. Жаль, Дали умер – и посоветоваться-то теперь не с кем...