Санкции заставят задуматься о пользе отечества

Компания «Бюро техники» взялась за тему «зеленого» строительства задолго до того, как государство заинтересовалось (впрочем, ненадолго) вопросами энергоэффективности. За 10 лет фирме удалось изменить представление российского рынка о green building как о дорогой бесполезной игрушке и доказать экономическую эффективность «зеленых» проектов. О том, как «позеленеть» с выгодой, как построить профессиональную династию и создать устойчивый бизнес, оставаясь в душе инженером, мы беседуем с управляющим партнером ЗАО «Бюро техники», доктором технических наук Сергеем Бурцевым.

– Когда вы почувствовали себя инженером?

– Кажется, на первом курсе. Мне вдруг достался Политехнический словарь, и я читал его, как роман. Хотя еще в школе был кружок технического творчества, а в восьмом классе я увлекся радиолюбительством. Родители поощряли. Квартира у нас была целых 30 метров, поэтому детали раскладывались на кухонном столе. Ужинали на уголке: трогать ничего нельзя, сын занимается.

– Сейчас специалисты по холодильным установкам, кондиционированию воздуха очень востребованы. Но почему вы в 1970‑м выбрали Институт холодильной промышленности?

– Я занимался самбо при клубе Кораблестроительного института. И когда тренер сказал: «Поступать будешь в Корабелку», — мне было все равно. Он обеспечил мне пять попыток сдать письменную математику: со спортивным потоком, с общим, с вечерниками и с двумя потоками заочников. Все попытки я благополучно провалил: в школе учился крайне плохо. Но тут я вдруг ощутил свою несостоятельность. Все мои приятели куда-то поступили! Я пошел работать радиомехаником, ходил на занятия и поступил с заочниками в мае. Тренер похлопотал, и меня перевели на дневное.

А конкурс на машиностроительный факультет Корабелки был дикий, в группе все ребята — из физматшкол. Приезжаем на картошку, а они между собой про эпициклоиды… Я и слов‑то таких не знал! Надо было как-то избавляться от ущербности. И друзей забросил, и борьбу. И первую сессию я сдал на пятерки. А в Холодильный институт перевелся из-за друга, просто за компанию, по специальности «Системы кондиционирования воздуха на судах».

Кафедр кондиционирования воздуха в СССР было всего две, набирали по 25 человек, и не все добирались до диплома, так что специалистов советской закалки и правда осталось мало.

– Как начался собственный бизнес?

– В перестройку ЦКБ «Балтсудопроект» перестал заказывать кафедре машин, аппаратов и систем кондиционирования научно-исследовательские работы. Доходы сократились почти в два раза. Начали работать на текстильные предприятия через центры НТТМ, которые сначала отрезали себе 30%, потом 50%, а два раза вообще не заплатили. Это побудило меня создать свою фирму. И в апреле 1991‑го я зарегистрировал «Бюро техники». Хотел, чтобы в компании было не больше семи человек. Потому что у меня не было и до сих пор нет никакой охоты заниматься управлением. Я инженер, хочется самому все обдумать, поискать решение, то есть получить кайф от аналитической работы и синтеза решений.

– Сейчас в штате компании 120 сотрудников. Как так вышло?

– Нас позвали проектировать систему кондиционирования для Инкомбанка — в бывшем здании института «Авангард» на улице Комсомола, нешуточно запущенном. Заказчик попросил сделать вытяжную вентиляцию в санузлах. Я, такой рафинированный доцент, говорю: «Не готов этим заниматься». А он мне: «Думаешь, я буду искать разных подрядчиков и со всеми разговаривать? Если вам это неинтересно, найду того, кто сделает в здании все, что надо». И я понял, что неправ.

Так мы стали заниматься вентиляцией. Потом взялись за водоснабжение, индивидуальные тепловые пункты, отопление, канализацию, ливневку. Теперь выполняем все механические и насосные системы, а в вентиляции и кондиционировании, хладоснабжении нарастили особые преимущества. Вот системы электроосвещения, электромеханику делаем хотя и хорошо, но без творческого полета. Но штат, конечно, вырос.

– И как справляетесь?

– Превосходно, уже четвертый год дочь командует. Я часто говорил дома, что нет у меня интереса к управлению, не мои это задачи. А она: «Я бы с удовольствием». У Веры очевидный талант к выстраиванию систем, к администрированию. Кроме того, она наш институт закончила со средним баллом 5,0.

А вот сыновей мой бизнес не заинтересовал. Дима работает системным администратором. У Кости своя компания, он занимается системами освещения, архитектурной подсветкой.

– Как у «Бюро техники» за эти годы изменился масштаб задач?

– Увеличился. Вот нам сейчас отдали половину первой очереди «Экспофорума», примерно 120 000 кв.м, мы второй год занимаемся этим объектом. Пришлось привлечь от субподрядчиков на монтажные работы человек 150. Потому что своих монтажников всего 60, а объем большой.

– Как случилось, что вы в 2004 году увлеклись «зелеными» технологиями, в пользе которых и сейчас-то не все уверены?

– В начале «нулевых» я впервые почувствовал конкуренцию. Мы стали смотреть, как мир живет. Увидели, например, что абсорбционная холодильная машина потребляет не электроэнергию, а либо горячую воду, либо газ. Теплохладоцентр на природном газе в 2,5 раза дешевле, чем парокомпрессионная холодильная машина на электричестве. А если у вас «Невская Ратуша», которой требуется 20 МВт холода? Это колоссальные деньги! Но если от ТЭЦ, стоящей на Новгородской, в 300 метрах от «Ратуши», получить летний кипяток — побочный продукт производства электроэнергии, у нас сразу 500 млн рублей экономического эффекта. А у ТЭЦ растет рентабельность.

Проблема, возможно, в том, что наши девелоперы посмотрели рекомендации LEED, увидели там солнечные коллекторы, а у них удельная стоимость до $25 000 за киловатт мощности. Или ветрогенераторы, у которых киловатт стоит $8000. Посчитали, что затраты на строительство на 20% выше. И отказались обдумывать эту тему.

А когда в Москве здание «Русского трикотажа» частные владельцы перепроектировали под бизнес-центр с апартаментами, мы предложили набор малобюджетных решений. При тех же затратах на стадии инвестиций они принесли $188 600 ежегодной экономии на эксплуатации. Общая площадь здания — 30 000 кв. м.

В системе LEED, как и в BREEAM, 85 рекомендаций. Но не обязательно внедрять все, это ведь рекомендации, а не требования.

Мы внимательно изучили LEED, определили, что в стране известно и доступно, и убрали все, что дорого и ненужно. Получилась система GREEN ZOOM, где всего 45 рекомендаций.

– Какой из экологических проектов стал любимым?

– «Патрушихинские пруды» в Екатеринбурге от компании «Союз Инвест». Нас попросили спроектировать инженерные системы по GREEN ZOOM на один дом. Я объяснил, что это им невыгодно, в руках ничего не останется, а впереди объем проектных работ на 1,2 млн кв.м. Лучше нанять местных специалистов, а мы будем их консультировать. И за год-полтора компания вырастит проектировщиков, которые знают и умеют почти все, что умеем мы. В итоге мы с екатеринбургскими коллегами сделали проект на золотой сертификат GREEN ZOOM. Теперь эти решения распространятся на оставшиеся 1,2 млн кв.м, потому что там целый микрорайон. А мы делаем математическую модель для него.

– Матмоделированием в строительстве, кроме вас, кажется, никто не занимается. Как это направление у вас возникло и что принесло?

– Возникло на амбициях и совершенно мимо бизнеса. Мы заспорили с одной докторанткой о преобразовании кинетической энергии при соударении струн. Я интуитивно решение знал, но без математической модели оно не доказывалось. Купил программный продукт, он тогда стоил $12 000, как однокомнатная квартира, к нему надо было еще минимум четыре компьютера, потому что массив данных большой. Полгода потратили, но к ее защите получилась матмодель. А мы за 10 лет работы стали экспертами в этом вопросе.

И когда начали один за другим строить стадионы, нам стали поручать математическое моделирование температур, подвижности воздуха, концентрации углекислого газа на трибунах и т. д. Без матмодели невозможно доказать, что проектные решения обеспечивают соблюдение норм. И добиться нужного результата нам с проектировщиками удавалось только с третьей-четвертой попытки. А ведь инженерные системы на такие объекты ставят дорогущие.

Центральный Олимпийский стадион в Сочи выглядит, как половинка мяча с прорезью. А в феврале в Сочи бывают ураганы. И организаторы церемонии открытия Олимпиады предложили нам рассчитать, какая скорость воздуха будет во время урагана внутри стадиона, не вырвет ли ветер флаги из рук, не погаснет ли факел. Мы сделали матмодель.

Скорость ветра на нулевом уровне получилась от 4 до 12 метров в секунду. Это много. Сделали специальные козырьки, и она упала ниже 4 м/с.

– Интересно, но таких объектов ведь не так много. Затраты окупаются?

– Мы проделали такую работу примерно на ста объектах. И сотрудники отдела матмоделирования заняты с утра до вечера. Не все воплощается в жизнь, но опыт уникальный.

Вот мы изучали, как ветер вентилирует стадион на Крестовском, когда кровля открыта. Попутно выяснилось, что при сильном ветре с залива форма стадиона генерирует два мощных вихря со скоростью до 48 м/с, а это примерно 170 км/час, в прогулочной зоне на метровой высоте. Это чрезвычайно опасно для людей. Но пока никто из чиновников этой проблемой и ее возможным решением не заинтересовался.

Как ни странно, я думаю, что санкции, которыми Европа и США стали нас душить, — хорошее условие, чтобы те, кто не привык думать о результатах, озаботился пользой отечества.

– Вот вроде бы даже проект закона о промышленной политике сформировали.

– Читал. Но там слово «может» встречается намного чаще, чем «должен», и чиновник спокойно устанавливает цену за свое «могу». Причем он взятку не вымогает. Сразу говорит «нет». И ты сам должен найти выход. Поэтому опираться надо не на демократически принятый закон, а на божий промысел и, понятно, долготерпение.

– Вам приходилось когда-нибудь «заносить»?

– Я девять лет не мог согласовать свою мансарду, но в итоге победил систему без денег. Помогла смена команды в районной администрации.

– Что заполняет вашу жизнь кроме работы?

– С утра до вечера — только работа. Я не деньги зарабатываю, я здесь отдыхаю и кайф ловлю. На картошку с колбасой хватит, а замка во Франции не надо, да и нет у меня 10 млн евро и никогда не будет. Но есть задачи, в которые мне интересно инвестировать, и я это делаю. Конечно, в моей жизни были Уильям Теннесси, Арчибалд Кронин, Мартин Андерсен-Нексё. Был Чехов, которого я в 40 лет вдруг перечитал с наслаждением. А в последние годы читаю Солоневича, Ильина, Платонова — того, который историк. Потому что меня волнует, что будет со страной. У меня много детей и внуков.

Все чаще соглашаюсь с теми, кто считает, что России нужен царь. Мы и сейчас живем в монархической системе принятия решений. Монархия, на мой взгляд, — не есть что-то устаревшее, это стержень России. Потребность в монархе у народа определенно есть. У меня — точно.