Градостроительные конфликты нуждаются в проектировании

– Вы работаете с градостроительными конфликтами. Как вы определяете свою роль?
– Я проектировщик. Ученый отвечает на вопросы «Что есть?», «Как мир устроен?», а проектировщик — «Чего нет?», «Что должно быть?». Понять его задачи можно через функцию Шивы в индуизме. Это дух отрицания и разрушения, но именно он преобразует косную природу, воплощая божественный замысел. Развитие — это процесс постоянного созидательного разрушения. И задачи проектирования — ответить, что должно прийти на смену старому и как это следует воплотить.

– В нашей культуре к проектировщику отношение двойственное и подозрительное…
– Потому что страна прошла через катаклизмы тотальных проектов, не ограниченных ни со стороны социальной природы, ни со стороны ценностей. Социальные цели заменялись химерами коммунизма, рынка. Сегодня — другая крайность, решаются только узкие задачи материального проектирования. Но город — это социальный объект.

Помните, в Питере попытались внедрить раздельный сбор мусора? Установили по три контейнера у каждого дома, но ничего не произошло, потому что сначала надо было эту систему спроектировать в сознании людей.
В любых социальных процессах надо сначала поставить цели, а из них уже выводить задачи изменения материальной среды. Сегодня же изменения городской среды, за редким исключением, ухудшают качество социальных процессов. Если в профессиональной среде обсуждают, когда же массивы новой застройки по границам города превратятся в гетто, неудивительно, что у людей возникает хроническое недовольство изменениями.

– Поэтому они держатся за хрущевскую застройку, препятствуя реновации?
– В отличие от западного мира, где на первом месте в социуме находятся ценности свободы, риска, самореализации, в России более приоритетны ценности выживания: здоровье, семья, работа. Искусство власти состоит в том, чтобы не заходить за предел, за которым ценности выживания окажутся под угрозой. Потому что тогда возникнет бунт. Бунт, кстати, отличается от конфликта тем, что он не спроектирован, это естественная реакция.

В Москве власть покусилась на базовое условие выживания — доступную «хрущевку». Люди взбунтовались, когда увидели, что их уютные «норки» разрушат. Кроме того, из-за индустриального подхода к строительству властей и девелоперов городская среда не развивается, а разрушается. Но судя по дискуссии в фейсбуке, те, кто попал под реновацию, от бунта переходят к конфликту. Они заговорили о правах, готовы объединяться, проектировать совместные действия. Так начинается real politic.

– Конфликты вспыхивают из-за малейших изменений в городской среде.
Зачем их специально проектировать?
– Вспыхивает недовольство, а это еще не конфликт. Конфликт возникает, когда есть противодействие, которое невозможно игнорировать, которое способно остановить проект и изменить его. Сейчас горожане недовольны, но ситуация не меняется, караван идет.

Один социолог сказал: «Население всегда против». Но почему люди не против новых продуктов в магазинах, новых марок машин, но против новой застройки? Да потому, что она не отвечает их потребностям. Только на обычном рынке потребитель управляет ситуацией. А на рынке массового строительства, которое ведется в основном на деньги дольщиков, покупатель вынужден брать то, что дают.
Но если в войне побеждает сильный, то в конфликте побеждает слабый. Образцовый пример — борьба общественности против башни Газпрома. На стороне башни были весь административный ресурс и власть капитала. У общественности был только один ресурс — ценности «небесной линии». Стратегия развития конфликта состояла в том, чтобы из слабых стать сильными, пошагово включая в защиту этой ценности новые силы, вплоть до ЮНЕСКО. По моим наблюдениям, общественность в разных городах все успешнее решает задачу остановки проектов с помощью конфликтов.

– Да, и загоняет в тупик любые изменения…
– Действительно, защита — это не развитие. Но функция общественности и состоит в том, чтобы остановить проект, не отвечающий ее интересам. Приведу мысль М. Ганди: «На Земле достаточно ресурсов для того, чтобы удовлетворить все человеческие потребности, но не хватит никаких ресурсов для того, чтобы насытить человеческую алчность». Так что же, алчность — это плохо? Нет, это импульс развития. Конфликт нужен для того, чтобы ограничить ее рамками общественных интересов. В западной практике конфликт — это нормально. Там инициаторы проекта, вынося его на публичные слушания, понимают, что это только начало, потребуется многое менять, проводить переговоры и т. п. Поэтому там этап проектирования в пять-десять раз длиннее, чем само строительство. У нас — наоборот, поэтому качество проектирования очень низкое. И только через конфликт можно добиться остановки и нового, более качественного проектирования.

– В центре Петербурга все успешно остановили. Скоро он станет похож на Гавану
с ее осыпающимися фасадами. У инвесторов отбили интерес работать с памятниками во имя любви к подлинной старине.
– Я бы тут предъявляла претензии не к инвесторам и градозащитникам, а к городским управленцам, которые не умеют работать с конфликтом. Вот они получили тупик, остановку деятельности. Одна сторона конфликта — инвесторы — не может предложить другой стороне — обществу — такие проекты, которые не ставят под угрозу ценности. У этой ситуации нет решений. Не в конкретных головах участников конфликта, а вообще нет. Копирование чужих идей здесь не поможет. Чтобы выйти из тупика, нужно выработать принципиально новое решение, а потом его реализовать.

– В Петербурге мы находимся в вечном тупике: сохранять или развивать. Альтернатива: или музей, или новострой.
– А надо не «или-или», а по Гегелю: тезис, антитезис и синтез, который снимает эти противоположности. Экономический интерес и общественный (пусть исторические балки лучше черви съедят, чем девелопер заменит) — это две противоположные силы, которые друг для друга являются абсолютным злом. Вот у нас и есть «единство и борьба противоположностей» — проблемная ситуация, чреватая развитием. И управленцы должны работать с такими тупиками, как со своим главным ресурсом.

– На практике как это работает?
– Опишу ситуацию, с которой мне довелось поработать в Омске. Душа Омска — Любинский проспект и его купеческие особняки. Они давно приватизированы местным бизнесом, людьми из 1990-х, которые тем не менее ощущают себя продолжателями старинных купеческих традиций: у них висят фотографии прежних владельцев, они восстанавливают историю «своего» дома. И, разумеется, на них возложена ответственность за сохранность этих зданий. Когда торгово-развлекательные комплексы высосали массового потребителя из центра, их прибыль резко упала. Коммерсанты решили не конкурировать с ТРК за массового покупателя, а сосредоточиться на сегменте luxury. Как сообщила одна из владелиц: «Мне не нужен пешеходный поток. У меня есть клиентская база из семисот богатых семей города, когда обновляется ассортимент, я им сообщаю». Но есть проблема. Богатые покупатели не могут подъехать к бутикам: на улице запрещена стоянка машин, надо идти по разбитому тротуару пешком.

Вдруг к 300-летию Омска областной фонд развития выделяет большие деньги на благоустройство Любинского. Подрядчик делает проект, опираясь на технические аспекты (замена инженерной инфраструктуры, мощения и прочее). И тут собственники особняков понимают, что у них есть единственный шанс изменить ситуацию. Они заявляют, что, если строители не предусмотрят стоянок для машин, на Любинский они просто не зайдут. Такие вот реальные парни.
Одновременно против стоянок выступает группа общественности, которая хочет для Омска ценностей европейского города: приоритета пешеходного движения над автомобильным и общедоступных пространств, а не сегрегации по доходам. Для них парковки — это консервация устаревшей модели города для автомобилей. Вместо решения технических, рутинных задач начинается спор о том, что есть благо для города. С двух совершенно непримиримых позиций.
Подрядчик готов учесть любые требования. Однако договоренности, достигнутые с одной группой интересов, сводят на нет договоренности, достигнутые с другой. Посадить за стол переговоров стороны конфликта невозможно. Бывший советский бармен, осознавший себя продолжателем купеческой династии, не хочет даже встречаться с «нищебродами в грязных кедах». А они на самом деле — университетские преподаватели, и тоже не очень понимают, о чем разговаривать с «людьми из 1990-х». Административный ресурс не работает: коммерсанты представляют собой самостоятельную силу, в бэкграунде у общественности есть уже несколько остановленных проектов. Они в Омске великолепно умеют проектировать конфликты.

– Удалось найти решение?
– Мы начали работать с конфликтом как с ресурсом развития. Прежде всего задумались: что такое благоустройство? Первый проект был основан на представлении о благоустройстве, взятом из XIX века, когда благом были водопровод и наличие мостовой без ям и пыли — для «чистой» публики. Современное благоустройство — это рамка, которая вмещает очень разные идеи, позволяет сосуществовать противоположным силам. Если проектировать улицу как пространство чисто коммерческое, удобное для богатых, оно окажется пустым. Если делать его чисто прогулочным — непонятно, откуда у собственников возьмутся средства на содержание исторических зданий. Одно без другого не работает.

Нам надо было синтезировать коммерческий, историко-культурный и социальный капитал улицы. Например, соединив торговое пространство с возможностью гулять, встречаться в кафе. Аутентичные особняки делают место интересным для образованных людей, не становясь музеями, но давая, по Бердяеву, трепетное и томительное чувство соприкосновения с вечностью.
Мы провели переговоры с каждой из сторон, включили активистов в общее понятийное поле. И тогда они согласились встретиться и в физическом пространстве. Так стал возможен конфликтный процесс совместного проектирования — «штабные игры», в которых горожане сами стали архитекторами пространства. Кстати, «архитектор» по-гречески — «начальник над строителями». Тот, кто кладет в основу проекта «начала», принципы.
И баланс был найден. Нашлось, кстати, и место для остановок автомобилей. Спроектировали два пешеходных перехода, которые замедлили автомобильное движение ко всеобщему благу. Раньше автомобилисты, проносясь на большой скорости, не могли заметить ничего, кроме щитов «аренда» и «продажа». Сегодня они видят процветающую улицу, полную пешеходов, и у них тоже появляется мотивация пойти пешком. Это и есть шаг развития — от города для автомобиля к городу для пешехода. Никакое готовое решение, даже самое передовое, не обеспечило бы такого эффекта.
Когда мы пытаемся делить цели на более или менее приоритетные, то волей-неволей начинаем защищать чьи-то индивидуальные или групповые интересы, подавляя интересы других групп. А ведь каждая группа является носителем определенного капитала. От него нельзя отказываться, это невыгодно обществу. Градостроительный конфликт показывает, что баланс интересов нарушен и его надо искать заново, меняя проект.