НАШ ЦИТАТНИК: «Снижение цены для застройщика - путь в тупик: всегда найдется тот, кто предложит еще дешевле. У покупателей возникают демпинговые ожидания: цена упала, может, еще подождать? Растет недоверие: цена падает - значит, у компании какие-то проблемы?..» Максим Жабин

7 ноября, 16:33

Владимир Григорьев: «Настоящий архитектор проживает жизнь в том, что проектирует»

О том, как устроена «городская ткань», о сложных отношениях с заказчиками и о том, почему не все проекты должны быть яркими и заметными, рассуждает Владимир Григорьев, президент Санкт-Петербургского союза архитекторов. В его портфолио – очень разные и значимые для города проекты, от Ледового дворца до ТРЦ «Галерея». И почти семь лет работы в должности главного архитектора и председателя КГА. Именно в этот период в Петербурге стали согласовывать архитектурный облик новостроек, ужесточили высотный регламент и попытались упорядочить строительство апарт-отелей.

Владимир Григорьев
Фото из архива Владимира Григорьева

 Вы в профессии более 40 лет. Что повлияло на решение стать архитектором?  
– Я ничего другого себе и не представлял. Мой отец был инженером-конструктором, он работал в Проектном институте № 1. Дома у нас постоянно собирались инженеры и архитекторы. Я оказался втянутым в этот мир, и он мне нравился. Семья была научно-музыкальной. Мама – микробиолог, дедушка и бабушка – профессора консерватории. Но музыке меня так и не научили, хотя и пытались; живописец из меня тоже не бог весть какой. Я делал некоторые успехи в математике, наша английская школа выступала в математических олимпиадах на уровне «тридцатки». Но и математика меня особо не привлекала. Кроме того, при поступлении надо было учитывать, что на некоторые фамилии негласно существовал определенный ценз, в том числе образовательный.   

 У вас же вполне нейтральная фамилия?  
– У меня бабушка – Григорьева. Отец – Анатолий Владимирович Шапиро. Девичья фамилия мамы – Бузе (Григорий Михайлович Бузе – профессор консерватории).  

 Что вам дала учеба в ЛИСИ? Сохранился ли круг друзей с институтских времен?  
– Мы общаемся постоянно. Некоторые студенты из моего потока или из смежных сейчас выполняют определенные функции в Союзе архитекторов. И поскольку архитектурное сообщество находится в постоянном соперничестве, конечно, мы внимательно следим друг за другом. А мир довольно узкий, поэтому, конечно, встречаемся.  

 Как возникла архитектурная компания «Игл Груп», которой вы руководили в 1990-е?  
– Головная финская компания – Eagle Group International – была зарегистрирована в Котке в 1994 году, «котка» по-фински – орел. Финны специально создали компанию для работы на экспорт, чтобы заниматься проектами в России, в том числе в Петербурге. Представители Eagle Group пришли в Проектный институт № 1, мой отец был главным инженером, я ему помогал в переговорах на английском. Так мы и познакомились. В итоге мне предложили возглавить филиал «Игл Груп Санкт-Петербург». Сейчас головная фирма уже закрылась, а петербургский филиал номинально существует. 

 Получается, вы сразу стали генеральным директором? 
– Я к тому времени уже успел поработать генеральным директором в одной из дочерних компаний агентства «Дом Плюс» (фирма «Корпан», проект «Дома и сады Санкт-Петербурга», реконструкция зданий в Старой Деревне. – «НП»). Поработал главным архитектором проектов в компании Юрия Митюрева. Так что опыт руководящей работы у меня был. 

 Но опыта бизнеса не было? 
– Так его и сейчас нет. Я бы не назвал архитектурное проектирование – бизнесом.  

Фото из архива Владимира Григорьева
Фото из архива Владимира Григорьева

 Ну, как же: это товарно-денежные отношения. Есть заказчики, есть плановая прибыль…  
– С этой точки зрения – безусловно. Конечно, это бизнес, если буквально переводить с английского: business – занятие. I am busy – я занят… Архитектура – это род деятельности, в процессе которой генерируются некие решения и, конечно, денежные средства. Они частично идут на погашение затрат, частично на перспективу. Если эта деятельность удачна – она позволяет совершенствоваться, если неудачная – приходится сворачиваться. Когда художник пишет картины и продает – мы же это не называем бизнесом? Бизнес – когда галерист берет работы художника и реализует их с наценкой. Когда вы сидите и чертите, вы никогда не знаете, сколько придется сделать вариантов фасада. Например, для небольшого дома на 2-й линии Васильевского острова мы их сделали 21, чтобы согласовать в ВООПИиК. Наверное, кому-то из архитекторов это удалось бы с первого раза. Наверное, они более успешны. Но в целом этот бизнес очень тяжело планировать. И мне все-таки режет слух выражение «заниматься бизнесом» применительно к архитектуре. 

 Мы скорее имели в виду самостоятельную экономическую деятельность… 
– В этом плане было легче: все мои шаги в качестве руководителя петербургского офиса финской фирмы были четко регламентированы. И с гарантированным прожиточным минимумом. 

 Вам проще на зарплате или в свободном полете? 
– Проще на зарплате. 

 Какими были первые проекты с «Игл Груп»? 
– Два проекта для компании «Монолитстрой»: малоэтажный жилой комплекс в Коломягах и жилой дом на Вознесенском проспекте, 20.  

 Ваши известные работы связаны с общественными зданиями совершенно разного функционала: Ледовый дворец, консульство Финляндии, здание Арбитражного суда, ТРЦ «Галерея»… Это сознательный выбор разных задач или так получалось?  
– Мне почти не посчастливилось выбирать проекты. Как говорил Маяковский: «Работал. Все, что приходилось». Есть такой архитектурный анекдот: как-то Рикардо Бофилл сказал Моше Сафди: «Что ты мучаешься, каждый раз выдумываешь что-то новое? Вот я выбрал свой стиль и работаю в нем. Всем нравится, и мучаться не надо».  
Я считаю, что в современной архитектуре не может быть единого стиля для разных проектов, обстоятельств и заказчиков. В начале прошлого века был популярен модерн, после Октябрьской революции – конструктивизм, затем сталинская классика, еще позднее – интернациональный стиль. 
А сейчас, мне кажется, мы перешли в период новой эклектики. Особенно в России. В разных проектах действуют разные обстоятельства, которые так или иначе создают предпосылки для определенного архитектурного решения или ограничивают его. Плюс вкусы заказчика, согласовательные процедуры. 
Например, проект ТРЦ «Галерея». Я не считаю его неудачным, я им горжусь. Но изначально-то этот комплекс был спроектирован совершенно по-другому! В современных формах, без игры в ретро. Но произошел казус, потому что жизнь полна неожиданностей. На стройку к турецкой компании приехала Валентина Ивановна Матвиенко, зашла в вагончик… А у них на стенах были развешаны рабочие чертежи, как монтировать плитку. Причем они нарисовали, как им казалось удобнее, без цвета. И получилось такое впечатление… Как будто отделка туалета. Тогдашнему губернатору не показали наши рендеры, с которыми мы проходили Градсовет и экспертизу, получали согласование и разрешение на строительство. Валентина Ивановна увидела лишь рабочие «простыни». И ужаснулась.  
Мизансцена была такая: губернатор сидела за столом, у нее за спиной стояли еще с десяток сопровождающих лиц, а перед ними – табуретка, едва ли не привинченная к полу, на которую мне и предложили присесть. «Вы понимаете, что вы можете или войти в историю, или выйти из нее?» – «Понимаю», – соврал я. – «Не кажется ли вам, что здесь должно быть здание в классических формах? Как у Евгения Герасимова на площади Островского». – «Вполне возможно, – сказал я, – но мне больше нравится проект Марка Рейнберга на Казанской…» (многофункциональное здание на Казанской ул., 3. – «НП»). Тут один из сопровождающих Валентины Ивановны стал делать мне знаки, и я понял, что лучше не возражать.  Пообещал, что мы подумаем, как сделать объект в более классической манере, и все доработаем. На том и разошлись. А бетонная коробка была уже залита и собрана. Подумав, мы пошли на такой трюк. Нарисовали классицистический фасад, прикрыв наготу каркаса этакими классическими «занавесками». Добавили пилястры, пояски, карниз, полукруглые арочки. Принесли все это турецкому заказчику и встретили полное одобрение. А потом мы начали немножко «отползать». Колонны из круглых превратились в квадратные, капители – в кронштейны с акантами. Вместо «сухариков» под карниз добавили рангоуты, корабельную тему. Внешне все было похоже на классику, но на самом деле в этом здании нет ни одной классической детали. Они все переработаны, иначе трактованы. Оптический эффект… 

 Камуфляж «под классику»? 
– Мне нравится «ирония постмодернизма», как ее описывал Чарльз Дженкс. «Двойное кодирование»: каждый элемент несет второй, скрытый, даже пародийный смысл. Может, это некое неосознанное противодействие, внутренняя защита. Потому что было обидно. Мне жаль, что первый вариант не прошел. Но в итоге мы решили эту задачу вот так.  

 Часто приходилось переделывать проекты под требования заказчика? 
– На поздних стадиях – только «Галерею». Впрочем, тот же дом на Васильевском острове: там изначально был спроектирован и согласован фасад с большим стеклянным эркером. Но потом все уперлось в ВООПИиК, стало понятно, что эта история не пройдет, и заказчик сказал: надо мимикрировать. В результате мы сделали такой нейтральный фасад, что я сейчас, глядя издали, его не сразу и найду в исторической застройке. 

 Тема маскировки проходит красной нитью… 
– Я бы назвал это реакцией на обстоятельства. 

Фото из архива Владимира Григорьева
Фото из архива Владимира Григорьева

 А какой все же должна быть архитектура: яркой или незаметной? 
– Архитектура и вообще городская ткань делятся на «каркас», который задает пространственные характеристики, фоновую застройку и акценты. Это справедливо и для исторической застройки, и для современной. Где-то глаз должен отдыхать, а что-то должно привлекать внимание, служить ориентиром и создавать сценарий. Раньше акцентами в основном были храмовые постройки. Вот сейчас я сижу в особняке Половцова, у него очень скромный фасад. Хотя треть коллекции прикладного искусства Эрмитажа – из собрания барона Штиглица, которому принадлежал этот дом… 
 Несколько лет вы руководили двумя компаниями – параллельно существовали «Игл Груп Петербург» и «Григорьев и партнеры»… 
 В какой-то момент один из финнов мне шепнул, что работа в «Игл Груп» не будет продолжаться вечно, нужно самому становиться на ноги. И когда подвернулся проект в составе комплекса Константиновского дворца (гостиница «Балтийская звезда». – NSP), тоже были определенные намеки со стороны предполагаемого заказчика: уместна ли в таком проекте финская компания, как мы ее будем награждать, если что. Поэтому, когда у нас уже практически была договоренность на проектирование объектов в Стрельне, возникла чисто российская фирма «Григорьев и партнеры». 

 Интересно было работать с администрацией президента? 
– Интересно было познакомиться с людьми, о которых я раньше только слышал или видел по телевизору. Это создавало определенный драйв. Плюс ответственность и сознание того, что ты участвуешь в проекте первостепенной важности. Достаточно строгая и четкая организация дела. Хотя, конечно, была в некотором смысле русская рулетка: выживешь – не выживешь, заплатят – не заплатят… 

 Насколько известно, заплатили не всем? 
– Нам недоплатили совсем чуть-чуть. Так что все обошлось благополучно. 

 Какие из своих проектов считаете наиболее значимыми? 
– Как-то мама мне сказала: «Ты, может, и не выдающийся архитектор, но в городе ничего не испортил». 

 Хорошо, спросим иначе: в какой проект вы вложили больше всего себя? 
– Во все. Одинаково много. Даже когда я работал главным архитектором – вкладывался, старался убедить людей в правильности принимаемого решения. Не все и не всегда получается. Пожалуй, вот проект X-Clinic в Репино почти полностью мой, я его за ночь придумал и нарисовал. До меня несколько архитекторов давали предложения, у них получалось 3,5 тысячи квадратных метров, а я придумал решение на 8 тысяч «квадратов». Вот это, наверное, полностью мой проект. Остальные – в составе коллектива. Я выступал в роли либо руководителя, либо цензора. Или сам предлагал, или фильтровал предложения коллег. 

 За время вашей работы главой КГА какие наиболее важные задачи и проекты удалось реализовать? А что из нужного для развития города сделать не получилось: не хватило времени, или воли, или полномочий? 
– Времени действительно не хватило. На какие-то кадровые решения, может быть, не хватило воли. Но вопросы, касающиеся изменения правил землепользования, введения некоторых новых положений, в основном решались. Пожалуй, не удалось включить в ПЗЗ предполагаемые места для будущих высотных доминант, совмещенных с ТПУ. Затянул НИПЦ Генплана: они долго вынашивали и разрабатывали эту идею, а я не торопил; мне казалось, что времени достаточно.  
Я, как мне казалось, боролся за честность и справедливость, за интересы города. Я ввел норму про шесть квадратных метров зелени на человека при разработке ППТ, традиционные для Петербурга рекомендуемые колеры для окраски фасадов, ограничения для построек по высоте до 40 метров. (Если выше – только через специальные процедуры.) Понизил плотность застройки… Все это – определенные сдерживающие факторы.  

 В период, когда вы руководили КГА, была также предпринята попытка регламентировать проекты апарт-отелей, отделив их от гостиниц по признаку наличия кухонь… 
– История с апарт-отелями из этого же ряда. У нас в стране законодательство в основном запретительное. А все, что не запрещено, – разрешено. И формулировки нередко двусмысленные. Поэтому получается беда. Понятно, что для гостиницы строить детский сад – смешно. Но с другой стороны: если под видом гостиницы строится комплекс в сто тысяч квадратных метров – это не дело. Где вы видели такие гостиницы?  
А по закону получается – нормально. Вот я придумал такой трюк с кухнями, и он вроде бы сработал. Один раз точно. Это когда архитектор Сергей Орешкин сделал проект, а Вячеслав Семененко (тогда он возглавлял компанию «Мастер девелопмент». – «НП») согласовал строительство апарт-отеля на Васильевском острове, в устье Смоленки. Мы все проверили. Но как только компания получила разрешение на строительство, она пустила рекламу не номеров, а «маленьких квартир с кухнями». Был большой скандал; проект, кстати, так и не реализовали, а участок перевели в зеленую зону. Так что определенная польза от такого подхода была. 
Логика такая: если вы делаете апартаменты – значит, люди будут жить в них долго. У них появятся дети. Им надо ходить в детский сад, а потом в школу…  
В английском есть два слова, которые обозначают жилище: apartment и flat. В этой логике apartment – это на Большой Морской, небольшой домик, на десяток владельцев. С миссис Хадсон в роли консьержки. В таких апартаментах живут негусто… Сто тысяч квадратных метров, с квартирками по 20–25 «квадратов» – совсем другая история. Не надо называть такой комплекс «апартаментами», называйте это «флэтьем», тогда будет понятно. И для «флэтья» нужна вся инфраструктура, как для жилья… 

Фото из архива Владимира Григорьева
Фото из архива Владимира Григорьева

 И всю инфраструктуру должен строить тот же девелопер, который строит жилье. Он же и за садики отвечает, и за школы, и дороги прокладывает… 
– Это уже не ко мне. Я не считаю, что главный архитектор должен заниматься распределением нагрузки и ответственности за социальные объекты. Это выходит за рамки качества городской среды. Кто и за какие деньги строит – я не знаю, да и не хочу знать. В Москве, действительно, идет нагрузка на застройщика. У нас вроде бы тоже к этому склоняются, градостроительная комиссия рассматривает соответствие каждого жилищного проекта нормам по обеспеченности детсадами, школами и поликлиниками. И выполнение этих норм должно быть подтверждено либо адресно-инвестиционной программой, либо обязательствами застройщика. Девелопер, кстати, может подождать, пока у города найдутся деньги в бюджете на создание инфраструктуры, а только потом – строить… Для этого и существуют совместные планы города и инвесторов, они договариваются «на берегу» – по крайней мере, во всем мире так делается. В Норвегии, Италии, Испании распределение полномочий и обязанностей между инвестором и городом – это всегда предмет переговоров. В какие сроки, как синхронизировать… 
У нас в Петербурге земли, пригодные под серьезный девелопмент, – либо бывшие заводы, либо бывшие колхозы, и все в частной собственности. И разбросаны они по территории почти 1500 квадратных километров. В советское время можно было планировать: в эту пятилетку мы застраиваем намывные территории на Васильевском, в следующую – Купчино. Сейчас такое невозможно. Если на каждую нынешнюю стройку повесить лампочку, будет звездное небо, как на картине Куинджи. Во всех районах, в разных локациях идет какая-то деятельность. Как городу везде успеть с инженерией, с транспортом? Стройка начинается, потом останавливается: спроса нет, деньги кончились… Сейчас крайне сложно вести плановую градостроительную деятельность. 
 
 Есть ли сегодня у Петербурга градостроительная концепция? 
– Концепция отражена в Генплане. Планы по развитию инфраструктуры, по освоению новых территорий. Со сроками и прочим.  

 Существует ли ленинградская школа архитектуры? 
– Ленинградская школа архитектуры есть производная от ленинградской культуры. И пока была ленинградская культура – была и ленинградская школа. Ее признавали и москвичи. Постепенно контуры этих понятий стали размываться. Но в целом мы до сих пор отличаемся от москвичей, от нижегородцев. Профессионал, сравнивая проекты, увидит разницу.  
У нас более выражена склонность к композиционированию, мы применяем более сдержанные тона. Композиция и цвет, пожалуй, так. 

 Кто из молодых петербургских архитекторов вам интересен? 
– Тут важно сразу определить: кого называть молодым? В советское время шутили, что молодой писатель – до 60 лет, молодой художник – до 50, молодой архитектор – до 40. У нас в президиум Союза архитекторов входят Георгий Снежкин, Антон Головин, Сергей Падалко. Есть еще талантливые Любовь Леонтьева, Вера Степанская, Максим Батаев… Валентин Коган иногда делает удивительные вещи, например, церковь в Парголово. 
Сейчас на выставке «Архитектон» много молодых, интересных зодчих. Первую премию получила мне неизвестная компания за постройку на курорте «Игора», причем в жюри было много москвичей. 

 Архитектурное сообщество становится более публичным? Раньше это была отчасти каста… 
– Я и раньше не чувствовал особой герметичности. Мы действительно пытаемся сделать наши мероприятия как можно более публичными. Нам кажется, это интересно как часть культурного пространства. В Петербурге без архитектуры вообще никуда, странно, почему в Уставе города нет этого слова. 
При этом настоящий архитектор самодостаточен. Он, конечно, лучше всех знает, как надо устроить жизнь, любую. А свою жизнь проживает в том, что проектирует. Если аэропорт – он поочередно играет роль то пассажира, то пилота, то погрузчика чемоданов. Если квартира в жилом доме – в каком формате семье было бы удобно, как с детьми, как без детей… 

 В чем вы видите сегодняшнюю роль Союза архитекторов? 
– Сложный вопрос. Я вижу Союз архитекторов в двух ипостасях: профсоюз и клуб. Мы и пытаемся что-то делать в этом направлении. Дело даже не в том, чтобы защищать интересы архитекторов и оказывать им юридическую поддержку. У нас вроде и нет каких-то особых конфликтов, архитекторы сами справляются. Важно популяризировать профессию, повышать роль архитектора в обществе. 
В массовом сознании архитектор воспринимается как необходимое зло. Или как городской сумасшедший.  
У Льва Толстого в романе «Война и мир» старый князь Болконский по прихоти своей «допускает к столу» приживала-архитектора Михайлу Ивановича, «хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь». Они с князем «составляли прожекты»… 
В развитых странах без архитектора – как, в соответствующих ситуациях, без юриста или врача, шагу никто не ступит. У нас иначе. Зачем юристы – мы до сих пор не понимаем; врача позвать – по необходимости, а так лучше у соседа спросить, помогает ли ему эта таблетка; и с архитектурой то же самое.  
Поэтому и территории у нас порой замусорены постройками, которые сделаны с участием неопытных, но дешевых архитекторов либо вообще без архитекторов. Это обидно…   

Фото из архива Владимира Григорьева
Фото из архива Владимира Григорьева

NSP ДОСЬЕ 

  • Владимир Григорьев родился 30 декабря 1960 года в Ленинграде. 
  • В 1978 году окончил среднюю школу № 11 с углубленным изучением английского языка.
  • В 1983 году окончил архитектурный факультет Ленинградского инженерно-строительного института по специальности «Архитектура».
  • С 1983 по 1988 год – архитектор, младший научный сотрудник института «ЛенНИИпроект». С 1987 по 1989 год – архитектор I категории, НПСО «Керамика».
  • С 1989 по 1990 год – главный специалист конструкторского отдела в ПСО «Монолитстрой».
  • С 1990 по 1992 год – главный архитектор проекта в Персональной творческой архитектурной мастерской под руководством Юрия Митюрева.
  • С 1992 по 1994 год – главный архитектор, заместитель руководителя в Персональной архитектурно-конструкторской мастерской под руководством А. В. Шапиро.
  • С 1994 по 1995 год – генеральный директор АООТ «Корпорация панорам Петербурга» («Корпан»).
  • С 1995 по 2009 год – генеральный директор ЗАО «Игл Груп Санкт-Петербург».
  • С 2001 по 2015 год – директор ООО «Григорьев и партнеры».
  • С марта 2015-го по ноябрь 2021 года – председатель комитета по градостроительству и архитектуре, главный архитектор Санкт-Петербурга.
  • С ноября 2021 года – специальный представитель губернатора Санкт‑Петербурга.
  • С апреля 2022 года – президент Санкт-Петербургского союза архитекторов.