Разбирайтесь сами!

yle="text-align: justify;">Петербург и Москва обменялись первым опытом работы в рамках нового закона об охране памятников. Главы «охранных» ведомств рассказали об этом на Международном юридическом форуме, который проходил в Главном штабе.

О том, что закон 315‑ФЗ принесет уйму проблем, юристы и специалисты по культурному наследию говорили еще до вступления его в силу: москвичи и петербуржцы даже просили Минкульт отложить час «X». Федералы отказались, пообещав, правда, периодически давать разъяснения по теме. Теперь же, как утверждает глава Москомнаследия Александр Кибовский, «когда мы обращаемся в министерство, нам отвечают: разбирайтесь сами». Так что пока на местах органы охраны действуют без единых общероссийских правил.

К делу не относится

Как сообщил Сергей Макаров, председатель петербургского КГИОП, Минкульт до сих пор не утвердил форму охранного обязательства, и новым пользователям объектов наследия комитет просто рассылает уведомление, что они должны соблюдать закон об охране памятников. Порождает ли это желание тут же озаботиться реставрацией объекта — вопрос риторический. Напомним, что по 315‑ФЗ охранное обязательство серьезно изменяется. Раньше это был договор между государственным органом по охране наследия и владельцем объекта, по некоторым пунктам которого (в частности, о содержании и сроках реставрации) стороны порой долго искали консенсус. Теперь же составление этой бумаги — прерогатива власти. Она же должна известить собственника о наличии документа. Как только это произошло, охранное обязательство вступает в силу. А если владелец уклоняется от получения бумаги, то выходит, что и спроса с него нет. Москвичи, где, кстати, такая форма охранного обязательства действует уже несколько лет, подтверждают: «Если раньше собственники уклонялись от подписания охранных обязательств, то теперь — от их получения. Что же нам, как военкомату за призывниками, за ними бегать?» По мнению Сергея Мирзояна, главного инспектора в области государственной охраны объектов культурного наследия Москвы, выходом из ситуации могла бы стать обязательная регистрация охранного обязательства в Росреестре: «Но специалисты Россреестра отвечают нам, что это возможно только по заявлению правообладателя». Проблемы возникают даже с владельцами всемирно известных шедевров, в частности знаменитого дома Наркомфина на Новинском бульваре в столице. Когда же Москомнаследия через суд попытался обязать собственника выполнить реставрацию, выяснилось, что в документах владельцев значится другой адрес (с 1940‑го по 1994‑й бульвар был улицей Чайковского), и дело рассыпалось. «Мы изумленно спрашивали судей, где же в таком случае второй дом Наркомфина, — рассказывает Александр Кибовский. — Нам отвечают: «Это к делу не относится».

Драгоценная перегородка

Сергей Макаров пояснил, что переоформлять действующие охранные обязательства не надо. Однозначного совета владельцам квартир в доме-памятнике, которые намерены их продать, нет: для регистрации такой сделки охранное обязательство не требуется. Но следует помнить, что по новому закону отсутствие сведений об имеющемся охранном обязательстве может стать основанием для признания сделки ничтожной. А вот чтобы узаконить (или же просто законно выполнить) перепланировку апартаментов в охраняемом доме, нужно заказывать историко-культурную экспертизу. Рынок этих услуг в Петербурге пока плохо урегулирован, так что нужно быть готовым к тому, что за составление многотомной экспертизы с вас могут взять до полумиллиона рублей. Кстати, в Москве эту процедуру сделали более внятной: «Мы разработали анкету, на вопросы которой должны ответить эксперты, утвердили госрасценки, по которым работает наша дирекция, и теперь нам подают на рассмотрение не многотомные исследования, а компактный исчерпывающий материал, — рассказывает Александр Кибовский. — Услугами нашей дирекции, кстати, уже пользовались некоторые заказчики из Петербурга».

Миллионные суды

Споры вокруг нарушения охранных обязательств переходят из ведения арбитража к судам общей юрисдикции. Сергей Макаров предполагает, что теперь привлечь пользователей к ответственности станет сложнее: «В Петербурге суды общей юрисдикции, как правило, прекращают производство «по малозначительности» или возвращают дело, ссылаясь на неправильно оформленный протокол. А обжаловать отказ мы не имеем права». Между тем арбитраж много раз признавал правоту КГИОП и штрафовал пользователей на значительные суммы. Так, владельцы дома Штакеншнейдера (на Миллионной ул., 10) за самовольные работы на памятнике, исказившие его облик, раскошелились примерно на 5 млн рублей.

Правда, судебное наказание строителям самовольной мансарды на здании бывшей Главной аптеки (Миллионная ул., 4) — 300 часов обязательных работ — в комитете считают условным. Другое решение — привести кровлю дома в первоначальное состояние — до сих пор не исполнено. Как пояснили в КГИОП, владелец мансарды приносит на согласование заведомо нереальные проекты, и когда завершится этот процесс, неизвестно.

Выигрыш в суде не всегда означает, что лучшая судьба памятнику обеспечена. Так, недавно КГИОП добился, что у собственника изъяли объект наследия — деревянный дом Слепушкина в Усть-Славянке. Но что с ним делать дальше, неясно: вокруг 25‑этажные новостройки, и трудно представить, что кто-то по доброй воле отреставрирует двухэтажную постройку.

И в КГИОП, и в Москомнаследии с интересом следят за развитием сюжета с Конюшенным ведомством. Сергей Макаров полагает, что судьба арбитражного иска инвестора к Совету по культурному наследию (суть требований — отменить решение Совета как мешающее реализации проекта — см. «НП», № 21/2015) весьма туманна. Тем не менее это прецедент: суд принял иск, хотя Совет — не юридическое лицо.

Говорили и о градозащитниках, протестующих против любого прикосновения к ветшающим памятникам. Александр Кибовский даже предложил специальный термин — «общественное рейдерство», отметив, что уже есть случаи, когда под эгидой борьбы за наследие скрываются попытки получить некую мзду от инвесторов. По его мнению, позицию градозащитников необходимо учитывать, но помнить при этом: «Если мы будем действовать лишь радикальными запретами, включатся другие механизмы. Если на кону большие деньги, процесс не остановить. Жесткие запреты — это чистый популизм, ведь никто из общественности самостоятельно памятник не спас».