От нас ждут не выдающихся жестов, а просто красивых домов

Написать книгу меня подвигло острое желание понять, почему современная архитектура такая, какая есть. А главное, почему современная архитектура не нравится большинству горожан, в отличие от архитекторов.

Если раньше большинство домов воспринимались как красивые, из сегодняшних зданий таковым не воспринимается ни одно. Это прогрессирующая болезнь, и, как мне кажется, в этой книге мы приблизились к пониманию причин.

О необходимости китча

Вся современная архитектура — это архитектура жеста. Каждое здание желает стоять в одиночку. Когда их строят рядом друг с другом, это напоминает спектакль, где все актеры исполняют главные роли. Архитекторы приучены думать, что от них ждут выдающихся построек. И современная архитектура прекрасно научилась делать дома, не похожие на дома. Тогда как на самом деле от нас ждут обычных красивых зданий. Очевидно, что 99% из нас будут забыты. Вопрос в том, снесут дома, которые мы проектируем, или они останутся, как те, что были созданы сто лет назад.
Зданий-жестов не может быть больше 30%. Это лакомые кусочки, за которые готовы конкурировать лучшие из нас. Но самый важный вопрос заключается в том, как и какими средствами делать оставшиеся 70% застройки.
Города, которые мы любим, построены неизвестными архитекторами. Мы не помним тех, кто работал со средовой застройкой. Нередко в этих зданиях нет ничего особенного, кроме гуманных, сомасштабных человеку габаритов и мелкой детализации фасадов.
Посмотрите на дома в центре Брюсселя. Если бы сегодня появился проект с таким количеством деталей, только ленивый не написал бы в «Фейсбуке», что это китч. И это действительно так, но это и есть архитектура. То же, что сегодня делаем мы, наоборот, преисполнено чувством меры, но архитектурой (в традиционном понимании этого слова) не является.
Отказавшись от многих привычных художественных средств, современная архитектура с начала XX века получила колоссальные новые возможности: она позволяет высказываться громко, резко, без полутонов. Благодаря ей город приобретает качество перенасыщенного раствора, когда средовой архитектуры мало, а преобладает архитектура объектная. На исторический город в таких условиях никто не смотрит, к нему привыкли.
В действительности это явление сродни выставке Яна Фабра в Эрмитаже, Джеффа Кунса в Версале или Вима Дельвуа в Пушкинском музее. Их произведения удивляют, когда они выставлены на фоне, например, малых голландцев. В модернистском контексте они никому не покажутся прекрасными. Инсталляция в форме огромного красного шара интересна только по соседству со старым традиционным зданием.
Если поставить рядом дома, спроектированные выдающимися архитекторами современности, так, чтобы они образовали целую улицу (район Хафенсити в Гамбурге выглядит так, а также некоторые кварталы в Осло и Амстердаме), вы увидите, что это ярко, талантливо, но слаженного звучания, ансамбля не получается. Современная архитектура и не стремится к этому.
Лучше всего ей удается контрастировать с окружением. Она готова делать бриллианты, которым окружение необходимо как оправа. Я не вижу никакой проблемы в появлении таких зданий, как башня Газпрома, если их немного и они стоят в специально выбранных для них местах.

О тяге к контрастам

До 1920-х гармония в архитектуре была аналоговой: более высокое здание структурировалось точно так же, как окружающие его небольшие. Колокольня имеет те же ярусы, что и палаццо, а палаццо похоже на обычный жилой дом, только богаче декорировано.
Контрастная гармония возникла в ХХ веке в России. Это принцип, когда берется окружение и на его фоне (и за его счет) намеренно делается нечто необычное. И все смотрят на вновь созданный объект, не замечая того, что вокруг. Новая архитектура России возникла в связи с переносом столицы из Петербурга в Москву, когда абсолютно интактный купеческий город должен был быстро превратиться в столичный.
Похожие процессы разворачивались и в Париже, где Корбюзье сносил целые кварталы, чтобы поставить на их место современные дома. Конструктивисты к исторической застройке подходили по-другому. Они не призывали уничтожать ее, но ставили свои здания, совершенно не считаясь с ее масштабом и характером.
Это и есть контрастная гармония. И если ее отрицать, тогда современную архитектуру можно похоронить, потому что ничего другого она делать не умеет.
Надо понять красоту и напряженность этого диалога. Здание Леонидова сегодня провалилось бы на любом градостроительном совете. Знаменитые горизонтальные небоскребы Эля Лисицкого нравятся всем, пока мы не задаем себе вопроса, где они должны были стоять. Рядом со Страстным монастырем. И рядом же — небоскреб «Известий» по проекту Ивана Леонидова. Но эти идеи воспринял весь мир, и именно в таком виде эти идеи в мире воплощаются.
Когда архитектура в Европе отказалась от сложных поверхностей, эта позиция была нереально авангардной и поначалу опасности не представляла. Модернизм развивался как архитектура пресыщенной элиты. Первые виллы Корбюзье строились в благополучных кварталах Парижа. Это был жест прогрессивной буржуазии, адресованный буржуазии старой. Новые буржуа показывали, что хотят жить иначе.
Но архитектура — явление социальное. В какой-то момент отказ от детали совпал с огромной послевоенной потребностью в массовом жилье. И выяснилось, что архитектура уже выработала простой язык, который можно использовать быстро и дешево. Индустрия, которая просто и прагматично отвечает на любой запрос, тогда отреагировала появлением панели. И именно в этот момент модернистская архитектура стала явлением массовым.
В собственной работе я стараюсь придерживаться принципа 30:70, делая акцентные вещи только в том случае, когда понимаю, что спокойное и завершенное исходное окружение способно выдержать подобный элемент. Чтобы понять, прижилось здание или нет, я ориентируюсь не на архитектурных критиков, а на кинематографистов и на туристов. И конечно, на тех, кто живет и работает в нем. Если дом нравится, если он удобен, значит, он получился.
Мы не можем больше с чистой совестью утверждать, что все дома должны быть одинаковой высоты. Некоторые могут быть больше, выше, могут нависать над средовыми, следующий слой может парить над предыдущим… Главное, чтобы их доля не зашкаливала в «растворе». Могут быть semi-контрастные объекты, которые вроде бы повторяют окружение, но за счет своей структуры вступают с ним в диалог. Они могут переводить классические композиции на язык других форм, насыщать их другими смыслами. Есть среда — есть право создать акцент. Если же среды нет, сначала надо создать ее. То есть те 70% зданий, которые в будущем станут достойной оправой для зданий-«бриллиантов».

Об истинных ценностях

На Невском проспекте лишь 16 зданий, чьих архитекторов знают все и на которые обращают внимание. А всего домов — сто. Но если бы какая-то из икон Невского под влиянием стихийного бедствия исчезла с лица земли, я думаю, город скрепя сердце пережил бы появление на ее месте иконы современной архитектуры. Но если бы начали сносить любое из «безымянных» зданий по инициативе частного инвестора, если бы грозила хоть минимальная опасность, что на его месте появится что-то современное и «выдающееся», горожане просто перекрыли бы Невский. Именно средовая архитектура подсознательно является истинной ценностью для жителей любого европейского города, а не отдельные шедевры.
Вспомните, как Петербург вышел на улицы из-за «Англетера». Проблема в том, что сто лет назад так мог сделать каждый, а сейчас не может сделать никто. Люди будут протестовать против возможного уничтожения каждого такого дома, пока мы не научимся заменять исторические постройки зданиями такого же качества.
Для этого не обязательно возвращаться к ордерной архитектуре. Достаточно иметь в виду, что глаз человека по мере приближения к предмету хочет напитываться деталями. Он так устроен. Ему мало увидеть структуру здания на расстоянии, а потом — то же самое вблизи. Хочется видеть сначала крону дерева, а по мере приближения — листья. Издали — силуэт, ближе — фактуру. Минимализм современной архитектуры эту потребность не удовлетворяет.
Храм Софии Константинопольской, здания Фрэнка Ллойда Райта в Сан-Франциско и Пьеро Порталуппи в Милане не имеют ордера, но их создатели оперируют орнаментом. Орнаменты, декор могут иметь разное содержание, но все культуры близки в том, что структура фасада должна быть сложной и не ограничиваться соотношением окон. Там, где возникает измельчение поверхности, дома становятся разными. Сложная поверхность в средовом здании подпитывает глаз. Ее можно делать сложнее, но нельзя делать проще.
Почему сегодня все бросились строить из кирпича? Это не самый дешевый и не самый легкий в работе материал. Но кирпич дает убежденному модернисту возможность измельчить фасад, оставаясь верным своим принципам.
В этой же плоскости лежит и очень актуальная сегодня проблема устойчивости здания. Ведь устойчивость постройки заключается не только и не столько в том, что на крыше растет зелень и фасады полностью состоят из трех слоев стекла. Она в способности здания стареть достойно и элегантно.
Понятно, что за шедеврами всегда ухаживают. А вот средовые дома в их окружении предоставлены сами себе. Они должны защищать себя сами. Облик здания должен проявляться медленно за счет декора, срежиссированного рельефа. В этом проявляется пассивная устойчивость.
От того, как именно такие здания будут стареть, как будут вести себя их фасады в агрессивной атмосфере большого города, зависит то, как долго они будут служить людям и смогут ли снискать их уважение и любовь.